КОСТЕР

Большая советская энциклопедия (БЭС)

(Coster)
Шарль де (1827—1879), бельгийский писатель; см. Де Костер Ш.

Словарь Даля

муж. поленница, сложенные в клетку дрова;
встарь, для сожигаипя трупов (костей), или пресгупников. Взвалить кого на костер, принести на жертву изуверству, казнить.
Если костер означал также рубку, высокий сруб, или выступ площадкой городской стены, раскат, даже башню (сделаша врата и костер на верху большой), то понягно, почему около костра хорошо щепу огребать. Полено к полену, костер. Жечь костры, расчищать лес под пашню и сжигать в кострах.
·*твер. две сажени дров.
Большая груда, куча; ворох лесу или других вещей. Горянщины навезли костры кострами!
·*вят. Подопечье, подопечник, дощатый срубец под печь, сверху набитый глиною.
Местами костер шуточно, ·знач. город, с офенск.
Растение Bromus, см. костер. Костерный, костровый, к костру относящийся

Словарь Ожегова

КОСТЁР, -тра, муж. Горящие дрова, сучья, хворост, сложенные в кучу. Зажечь или разложить к. Греться у костра. Казнь на костре (в старину: мученическая казнь сожжением). Взойти на к. (о казнимом: принять такую казнь; также перен.: отдать себя на муку; высок.).
уменьш. костерок, -рка, муж. и костёрчик, -а, муж.
прил. костёрный, -ая, -ое и костровый, -ая, -ое.

Словарь Ушакова

КОСТЁР, костра, ·муж.
1. Горящая или сложенная для горения куча дров, сучьев или другого топлива. Варить кашу на костре. Джордано Бруно сожжен на костре.
2. Сложенная из дров или бревен поленица (·обл., спец.).

Словарь эпитетов

Об интенсивности горения, степени яркости, о цвете огня, наличии дыма.
Багровый, бойкий, веселый, дымный, жадный, жаркий, красный, пламенный, рдеющий, смолистый, тлеющий, трескучий, тусклый, чадный, языкастый, языкатый (простореч.), яркий, ярко-прозрачный.
О костре при казни, при ритуальном обряде.
Жертвенный, мученический, священный. Калиновый, помидорный, усатый. Бивачный (бивуачный), дорожный, лагерный, партизанский, пионерский, походный, сигнальный, солдатский и т. п.

Литературная энциклопедия

Шарль Анри, де [Charles de Coster, 1827—1879] — бельгийский писатель. Р. в Мюнхене, в семье управляющего делами папского нунция. Рано потеряв отца, начал вести жизнь, полную лишений. Окончив, несмотря на теснившую его нужду, университет, К. некоторое время служил в государственном архиве, где ознакомился с материалами, оказавшими значительную помощь его последующим лит-ым работам. В 1858 издал книгу «Фламандских легенд» (Legendes flamandes), несколько позднее — сборник новелл «Contes brabancons», не давших ему ни известности, ни достатка. В 1867 выходит в свет значительнейшее создание К., также не имевшее успеха — роман из эпохи борьбы Нидерландов с испанским
Иллюстрация: Ф. Ропс. Иллюстрация к 1-му изданию «Легенды об Уленшпигеле» Костера
508 владычеством: «La legende d’Ulenspiegel et de Lamme Goedzak» (Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке), для написания к-рого К. использовал свое знакомство со старинными хрониками («История Нидерландов» Ван Метерена, 1599, и др.), а также с произведениями писателей и публицистов XVI столетия. Неуспех романа, без сомнения принадлежащего к числу наиболее замечательных явлений новой европейской лит-ры. объясняется рядом причин. «Уленшпигель» локален по своему колориту. Это «фламандский» роман, спрос на к-рый так возрастает в XX в. (Роденбах и др.). Однако в эпоху К. «фламандское» движение в искусстве в сознании передовых представителей бельгийской буржуазии невольно ассоциировалось с «фламандским» движением в политике, развивавшимся под знаком реакционного клерикализма. Промышленная буржуазия, потерпевшая в 1870 поражение на выборах благодаря голосованию фландрских городов, приведших к власти католическую партию, не могла увлечься «фламандским» романом К. В то же время для сторонников католической партии (партии кулачества и некоторых групп буржуазии) «Уленшпигель» был неприемлем хотя бы уже потому, что в нем антиклерикальная тенденция выражена с особой силой. Тех и других от романа отталкивала развиваемая в нем мысль о необходимости воссоединения Бельгии и Голландии, от к-рой Бельгия отложилась в 1830. Социальные же идеи произведения (идеи о социальной справедливости, о возмездии за кровь погибших от рук сильных и богатых), намечающие близость К. к наиболее передовым слоям мелкобуржуазной интеллигенции, оказались заслоненными от широкой аудитории необычной для 70-х годов структурой романа, чуждого господствовавшему в искусстве того времени натурализму. В своей творческой практике Костер восходит к фаблио, Рабле, Монтеню, нидерландским мастерам XVI—XVII вв. Однако при всем своем пристрастии к прошлому К. не пассеист. Его манит эпоха юности буржуазной культуры, ее полнокровность, стихийность и вместе с тем красочность, нарядность. К. обращается к Ренессансу, чтобы современная буржуазия могла осознать свой почтенный возраст, ознакомившись с его романом, а «народ», представленный в «Уленшпигеле» гл. обр. городскими и сельскими ремесленниками, мог узнать о неотомщенных еще в полной мере преступлениях господствующих классов и церкви и о своем былом героизме, которому суждено вновь проснуться, как Тилю, сыну Клааса, в конце романа. В смелых аллегориях и символах раскрывается смысл «Уленшпигеля». Несмотря на широко развернутую документацию (введение в роман подлинных текстов проповедей XVI в., отрывков из старинных песен и т. п.), это не исторический роман, а скорее документированная легенда о борьбе гёзов, т. е. «нищих», точнее — «рвани» (прозвище нидерландских
509 инсургентов), с папой и Филиппом II. Тиль Уленшпигель (облагороженный герой лубочной фламандской книги «Het Aerding Leben van Thyl Uylenspiegel», из к-рой К. заимствует ряд глав) не только неугомонный забавник, к-рый бродит по свету, бесстрашно насмехаясь над чванством и высокомерием дворянства, жадностью монахов и проч., постепенно перерождающийся в стойкого гёза, он — «дух, Фландрии», не умирающий никогда, вечно юный, как и его возлюбленная Неле — любовь Фландрии, над которой не властно время. Уленшпигель вездесущ. В образе шута он забавляет короля, под видом живописца проникает во дворец ландграфа, в одежде крестьянина, подмастерья, солдата посещает города и села, заглядывает в дома горожан, трактиры и мастерские ремесленников. Он необычайно зорок, страна простирается перед ним помостом для мистерий, и он видит, что вверху разместились «кровопийцы народные, внизу — жертвы, вверху — грабители-шершни, внизу — работящие пчелы, а в небесах кровью истекают раны Христовы». Став гёзом, он выковал в себе великую ненависть к угнетателям. Но он не одинок. Его дополняет ставший его другом и спутником толстопузый простак Ламме Гудзак — брюхо Фландрии, средоточие «фламандской» стихии романа. Массивное тело Ламме, выступающее в атмосфере обильной жратвы, как бы отягощает роман, наполняет его грузом торжествующей плоти, придавая ему тем самым своеобразную монументальность. Именно Гудзак дает К. повод обращаться к старым нидерландским мастерам. Груды съестного, все эти разнообразные колбасы, вино, пиво, пирожки, жирная ветчина, ароматные жаворонки написаны К. в манере великолепных натюрмортов Снидерса. Рисуя интерьеры заезжих дворов и трактиров с их необузданным весельем и побоищами, К. широко пользуется полотнами Тенирса и Ван-Остаде, и, нужно ему отдать справедливость, достигает уровня своих учителей. На плоскости названных героев романа (нижний этаж общественной жизни) размещены автором и другие персонажи, из к-рых выделяется «ведьма» Катлина, доведенная до безумия пытками инквизиции. С ней связаны «магические» эпизоды «Легенды»: видения Уленшпигеля, вызывающие в памяти жуткие,
510 озадачивающие своей причудливостью фантасмагории Иеронима Босха и Питера Брейгеля.
Иллюстрация: А. Кравченко. Иллюстрация к «Уленшпигелю» Костера
Над миром работящих пчел и жертв высится в «Уленшпигеле» мир палачей, грабителей-шершней. Первых автор любит и жалеет, вторых ненавидит. Он беспощаден в изображении Филиппа II, этого «коронованного паука с длинными ногами и разверстой пастью», к-рый сидит в мрачной твердыне Эскуриала и плетет паутину, чтобы запутать фландрский народ и высосать кровь из его сердца. Он беспощаден к хищным епископам и тучным монахам, мозги к-рых заплыли салом, к «великой матери людей» — католической церкви, пожирающей своих детенышей, всюду сеющей смерть и слезы, костры и дыбу. Сцены зверств инквизиции сделаны К. с поразительной силой (сожжение Клааса, суд над Катлиной и др.). Но высшего патетизма К. достигает в изображении восстания гёзов. Это идейный узел произведения. Пафос борьбы особенно близок автору. В общем К. довольно верно
511 воспроизводит перипетии движения. Начатое дворянами в своих узко-сословных интересах, оно вскоре стало всенародным, причем на первый план выдвинулись общественные низы: масса городской и сельской мелкой буржуазии. К. отлично схватывает эту массовость движения и высокий героизм его незаметных участников. Массовые сцены являются почти неизменным фоном «Уленшпигеля». Но, как известно, во Фландрии движение гёзов потерпело неудачу; оно было предано дворянством и крупной буржуазией, лишь только в силу своего размаха из национального стало перерастать в классовое. И Костер заставляет негодующего Уленшпигеля петь «песнь о предателях», одна из строф которой кончается словами: «Нас предали попы и баре. Корысть учила их предать. Песнь о предателях пою я». И Уленшпигель, сопутствуемый Неле, уходит жить в высокую сторожевую башню в ожидании тех времен, когда можно будет вновь вздохнуть воздухом свободы, повеявшим над Бельгией. Буржуазные критики и историки лит-ры, восхваляющие роман К. в качестве «национальной библии Бельгии», обычно замалчивают эту его социальную устремленность. Они предпочли использовать
Иллюстрация: Ф. Мазерель. Иллюстрация к «Фламандским легендам» Костера [1928]
512 произведение К. во время мировой войны, для шовинистической агитации шедшей под знаком «немецких зверств». Выше говорилось о близости К. к Рабле, в «предисловии совы» автор сам признается в этом. Близость эта проявляется в языке, полном архаизмов, отчасти в композиции, поскольку «Уленшпигель» подобно «Гаргантюа и Пантагрюэлю» представляет собой сплав комических новелл во вкусе фаблио (некоторые их них антиклерикальны: «Чудо св. Ремакля» и др.) с главами публицистического характера, с эпизодами, исполненными высокого драматизма (движение гёзов, инквизиция, сцены суда. У Рабле: «Остров пушистых котов»), в пристрастии к аллегорической маскировке мысли, в игре слов, в бойком диалоге — цепи отточенных, остроумных ответов (кн. 1, гл. XIV, XVI и др.) и проч. Наряду с этим в К., не ставившем себе в «Легенде» собственно реставраторских, чисто стилизационных целей, виден и мастер XIX в., младший современник Э. Сю (см.), подобно последнему обращающийся к технике романа тайн для сообщения большей эффектности имеющим агитационное значение эпизодам произведения, ценящий антитезы, местный колорит и т. п. В период торжества натурализма поэтика
Иллюстрация: Ф. Мазерель. Иллюстрация к «Фламандским легендам» Костера [1928]
513 К. не могла не казаться старомодной точно так же как идейное наполнение «Уленшпигеля» в эпоху борьбы промышленной буржуазии за политическую гегемонию не могло не казаться представителям официальной критики по меньшей мере неактуальным. Будучи идеологом той части современной ему интеллигенции, которая в процессе стремительного развития промышленного капитализма сошла на низшие ступени социальной лестницы, К. выступает обличителем сложившегося порядка. Однако пафос «Уленшпигеля» чужд какой-либо определенной классовой направленности. Ненависть К. к «грабителям-шершням», делающая его союзником широких слоев угнетенных, не ведет к конкретным социальным выводам. Став «жертвой», он всего лишь приблизился к «работящим пчелам», не порвав однако прежних классовых связей. Отсюда неустойчивость, противоречивость в мировоззрении Костера, борьба в нем различно направленных элементов, от религиозно-мистического осознания мира (магические эпизоды «Уленшпигеля») до идей мести за кровь угнетенных. Библиография: I. Уленшпигель, изд. «Современные проблемы», М., 1916 (еще ранее в трех перев., 1915—1916); Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, перев., примеч. и вступ. ст. А. Г. Горнфельда, 2 тт., изд. «Всемирная литература», М. — П., 1919 (лучший перевод); др. изд. Гиз, П., 1920; изд. «Молодая гвардия», М., 1925 (оба изд. сокращены); изд. «ЗИФ», М., 1928. II. Веселовская М., Старшие и одинокие новой бельгийской лит-ры (Ван-Гессель, Де Костер, Пирме), «Голос минувшего», 1913, IX; Фриче В. М., Национальная библия Бельгии, «Голос минувшего», 1915, I; Рецензии: Тугарин, «Книга и революция», 1920, III, IV; Степанов И., там же, 1920, VI (с критикой изд. «Всемирной литературы»); Запровская А., «Книгоноша», 1925, № 31—32; Desombiaux M., Premiers romanciers nationaux de Belgique, 1919. Б. Пуришев

Рус. арго (Елистратов)

см.:
включите свет — сказал...;
Устроить большой пионерский костер

Если вы желаете блеснуть знаниями в беседе или привести аргумент в споре, то можете использовать ссылку:

будет выглядеть так: КОСТЕР

будет выглядеть так: Что такое КОСТЕР