СУДЬБА

Большая советская энциклопедия (БЭС)

        в мифологии, в иррационалистических философских системах, а также в обывательском сознании неразумная и непостижимая предопределённость событий и поступков человека. Идею С., абсолютизирующую в явлении детерминации только один аспект — аспект несвободы, следует четко отличать не только от научного представления о каузальной детерминации (Причинность), но и от религиозного представления о телеологической детерминации («провидение», Предопределение). Обусловленность следствия причиной может быть познана умом человека, и даже цели «провидения» предполагаются ясными, по крайней мере, для ума самого бога. Напротив, в понятие С. обычно входит не только непознаваемость для человеческого интеллекта — она «слепа» и «темна» сама по себе. В древнегреческой мифологии С. персонифицируется (триада женских образов — Мойры, у римлян — Парки) как бы на границе личного и безлично-родового; богини С. имеют личный произвол, но у них нет отчётливой «индивидуальности». Недаром верящие в С. всегда пытались лишь «угадывать» её в каждой отдельной ситуации, но не познать её; в ней принципиально нечего познавать.
         Идея С. как противоположность идеи Свободы социальна и постольку исторична. Первобытное общество предполагает тождество свободы и несвободы для своих членов, не отделивших ещё своей личной сущности от родового бытия. Поэтому С. не отделяется здесь принципиально ни от естественной причинности, ни от воли духов. Лишь становление государства и цивилизации разводит эти понятия. Для ранней античности бытие человека органически определено его «долей» в полисном укладе (С. как «доля» — таково значение слова «мойра»). В античной жизни огромную роль играли различные способы гадания и предсказания С., связь которых с мировоззрением полисного мира подметил ещё Гегель (см. Соч., т. 3, М., 1956, с. 68—69). Концепция «мойры» не лишена этического смысла: С. понимается как слепая, тёмная, безличная справедливость, не заинтересованная в каком-либо частном бытии и спешащая растворить его во всеобщем, осуществляя «возмездие». Беспощадна античная С. даже к богам, что в конце концов утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел (среднюю трагедию Эсхила «Прометей Прикованный»). С кризисом полисного уклада вместо «мойры» на первый план выходит «тюхе», то есть С. как удача, случайность., В эпоху эллинизма человек ожидает получить не то, что ему «причитается» по законам традиционного уклада, но то, что ему «выпадает» по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят жизнь народов в зависимость от случайных придворных событий. С торжеством Римской империи С. осмысливается как всеохватывающая и непреложная детерминация, отчуждённая от конкретного бытия человека, — фатум. От «фатума» так же невозможно уйти, как от администрации Рима, и так же мало, как власть цезарей, он считается с органичной жизнью человека или народа. Со времён Посидония (См. Посидоний) идея С. всё ещё связывается с теорией и практикой астрологии (См. Астрология); человеческая несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звёздных сфер. Христианство противопоставило идее С. веру в осмысленное действие «провидения». Поскольку, однако, иррациональность человеческих отношений и мистификация власти сохраняли свою силу, идея С, не умерла. Несмотря на все нападки теологов, в течение средневековья держался авторитет астрологии; интерес к ней сильно оживил Ренессанс со своим тяготением к натуралистическому магизму. В новое время развитие естественнонаучного мировоззрения оттесняет идею С. в сферу обывательских представлений. Своеобразное возрождение понятия С. происходит в конце 19 в, в философии жизни (См. Философия жизни). Слово «С.» начинает связываться с требованием иррациональной активности, что получило свою предельную вульгаризацию в идеологии нацизма, превратившего понятие С. в инструмент официозной пропаганды.
         С. С. Аверинцев.

Современная Энциклопедия

СУДЬБА, в мифологии, в философских системах, в обыденном сознании - неразумная и непостижимая предопределенность событий и поступков. В античности выступала как слепая, безличная справедливость (древнегреческого Мойра), как удача и случайность (древнегреческого Тюхе), как всеохватывающая непреложная предопределенность (фатум). Вера в судьбу часто связывалась с астрологией. Христианство противопоставило идее судьбы веру в божественное провидение. В конце 19 в. понятие судьба получило распространение в философии жизни. В обыденной речи часто означает: участь, доля, жизненный путь, стечение обстоятельств.

Русская цивилизация

См.: ДОЛЯ.

Идеографический словарь

^ благополучие
^ жизнь
судьба - благополучность существования чего - л
(# посылает нам испытания. ниспослан судьбой. драматическая #).
перст судьбы. игра судьбы. ирония судьбы. | волею (волей) судеб [судьбы].
судьба (значит, # им быть вместе).
суждено (# судьбой).
судьба [жизнь] распорядилась (# так. # иначе).
как сложится судьба.
участь (постигла #. счастливая #). удел (таков его #).
доля (счастливая #). на долю кого, чью (выпасть, достаться).
жребий (тяжкий #).
превратность. превратности (# судьбы). причуды судьбы.
уготовить. уготованный.
приуготовить. предуготовить.
Ў судьба человека
см. вынуждаться

Орфографический словарь Лопатина

судьб`а, судьб`а, -`ы, мн. с`удьбы, с`уд`еб, с`удьбам

Словарь Ожегова

СУДЬБ’А, -ы, мн. судьбы, судеб и (устар.) судеб, судьбам, жен.
1. Стечение обстоятельств, не зависящих от воли человека, ход жизненных событий. С. столкнула старых друзей. Избранник судьбы (счастливец; книжн.). Удары, превратности судьбы.
2. Доля, участь. Счастливая с. Узнать о судьбе родных.
3. История существования кого-чего-н. У этой рукописи интересная с.
4. Будущее, то, что случится, произойдёт (книжн.). Судьбы человечества.
5. в знач. сказ., кому с неопред., обычно с отриц. То же, что суждено (см. судить 2). Видно, не с. с ним увидеться.
• Какими судьбами?! (разг.) радостное восклицание при неожиданной встрече в знач. как получилось, что мы встретились?
Судьба индейка (разг. шутл.) о незадачливой доле, трудной судьбе.

Словарь синонимов Абрамова

судьбина, рок, удел, жребий, доля, участь, счастье, будущность, грядущее, предназначение, предопределение, провидение. Мне суждено, дано, предопределено, на роду написано; мне выпало на долю; такая судьба мне выпала (досталась). Рок судил кому что. Удар судьбы; превратности (испытания) судьбы; улыбка счастья; (поэт.) рука судьбы,десница рока. Злой рок меня преследует. Судьба сжалилась надо мной, счастье улыбнулось мне. Все зависит от счастья. От этого зависит моя будущность (карьера). Ему нет линии, не вышла линия. Видно, не судьба мне выиграть. Кому какая полоса. Всякому свой талант. Я надеюсь на мою звезду, верую (верю) в мою звезду. Планида. Звезда моя закатилась. Родился под счастливой звездой. Судьбы Божии неисповедимы. Да минует меня чаша сия. "Он глядел в душу Ольги, видел там светлый мир и светлую судьбу и прочитал свой и ее гороскоп". Гонч. См. карьера || взыскан судьбой, взыскать судьбой

Словарь Ушакова

СУДЬБ’А, судьбы, мн. судьбы, судеб, судьбам, ·жен.
1. Стечение обстоятельств (·первонач., в мифологии и мистических представлениях, потусторонняя сила или воля божества, предопределяющая всё, что происходит в жизни). «Опять увидеть их мне суждено судьбой.» Грибоедов. «Перетерпев судеб удары, окрепла Русь.» Пушкин. «Судьба вчера свела случайно нас.» Лермонтов. «С детства судьба не взлюбила тебя.» Некрасов. «Пока я волновался и строил различные планы, судьба уже порадела обо мне.» А.Тургенев. «Вышел с честью из всех потасовок, которыми судьбе угодно было награждать его.» Салтыков-Щедрин.
2. Участь, доля, жизненный путь. «Моей судьбы не разделишь со мною.» Пушкин. «Пускай горька моя судьба - я буду ей верна.» Некрасов. «Нас всё соединяет: сходство жизненных судеб, одинаковость убеждений.» А.Тургенев. «Она выказала искреннее участие в судьбе брата.» А.Тургенев.
преим. мн. Обстоятельства, условия дальнейшего существования, будущность. «Нет нужды доказывать, что успехи эти имеют величайшее значение для судеб нашей страны, для всего рабочего класса, как руководящей силы нашей страны, наконец, для самой партии.» Сталин (об успехах колхозного движения). - Война была величайшим переломом в жизни народов, в *****

Словарь эпитетов

О беспокойной, непостоянной, неизбежной судьбе.
Беспокойная, бурная, ветреная, всесильная, загадочная, замысловатая, изменчивая, капризная, коловратная (устар.), насмешливая, неведомая, неверная, неизбежная, неизвестная, неминуемая, неминучая (простореч.), неотвратимая, непостижимая, непостоянная, непредотвратимая, неумолимая, обманчивая, переменчивая, прихотливая, путанная, самовластная, своевольная, своенравная, слепая, сокрытая, таинственная, тайная, темная, фатальная.
О счастливой, великой судьбе.
Благоволительная (устар.), благодатная, благосклонная, благословенная (устар.), блистательная, большая, великая, высокая, гордая, громкая, дивная, добрая, завидная, изумительная, красивая, легкая, милосердная, прекрасная, светлая, светозарная (устар. поэт.), славная, счастливая, удивительная, хорошая, чудесная, яркая, ясная.
О несчастливой, тяжелой судьбе.
Бедственная, безжалостная, безотрадная, бесславная, беспощадная, гибельная, гнетущая, горестная, горькая, грозная, драматическая, жалкая, жестокая, жестокосердечная (устар.), вавистливая, злая, зловещая, коварная, крутая, лихая (простореч.), лютая (разг.), невеселая, незавидная, незадачливая, нелепая, немилосердная, несправедливая, несчастливая, несчастная, обидная, печальная, превратная, роковая, скитальческая, страшная, суровая, трагикомическая, трагическая, тревожная, трудная, тяжелая, тяжкая, ужасная, унылая. Дырявая, кромешная, многоверстная, могучая, мотыльково-короткая, самолюбивая, сквозняковая, упругая. Будущая, военная, государственная, грядущая, дальнейшая, женская, жизненная, историческая, личная, народная, национальная, общая, собственная, солдатская и т. п.

Толковый словарь Ефремовой

[судьба]
1. ж.
1) Стечение жизненных обстоятельств, не зависящий от воли человека ход событий (по суеверным представлениям - воля Бога, предопределяющая все, что происходит в жизни).
2)
а) Участь, доля, жизненный путь.
б) Обстоятельства, условия дальнейшего существования развития чего-л.; будущность.
2. предикатив
О том, что суждено, предопределено, предназначено кому-л.

Социологический Энциклопедичечкий Словарь

СУДЬБА - англ. fate/fortune/destiny; нем. Schicksal. 1. Участь, доля. 2. Непостижимая предопределенность событий и поступков. см. ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ, ФАТАЛИЗМ.

История философии. Энциклопедия

СУДЬБА, - 1) универсалия культуры субъект-объектного ряда (см. Универсалии), фиксирующая представления о событийной наполненности времени конкретного бытия, характеризующейся телеологически артикулированной целостностью и законченностью; 2) философско-мифологическое понятие, содержание которого является продуктом экспликации и рефлексивного осмысления названной универсалии; 3) философско-мифологическая персонификация, моделирующая сакрального субъекта конфигурирования событийности жизни индивида или Космоса. Конституируется в контексте культурной доминанты детерминизма, понятого в качестве принудительной каузальности, предполагающей наличие внешней детерминанты любого процесса, артикулируемой в традиционной культуре в качестве субъекта соответствующего действия "причинения" (см. Автор, Неодетерминизм, "Смерть Бога"). В рамках данной семантики, однако, европейская культура конституирует аксиологически противоположные версии интерпретации С. В рамках одной из них последняя понимается как фатум (рок), внешний по отношению к индивиду или Космосу: от античных мойр (выражение "такую уж видно, мощную выпряла долю судьба, как его я рождала" вложено Гомером даже в уста богини) - до современного теистического провиденциализма. В другой интерпретации внешней по отношению к С. детерминантой (автором С.) выступает сам субъект, - С. мыслится как продукт сознательного ее созидания: от архаических представлений, отраженных в многочисленных пословицах типа "посеешь поступок - пожнешь привычку, посеешь привычку - пожнешь характер, посеешь характер - пожнешь судьбу", характерных практически для всех без исключения национальных культур, - до марксистского "человек - творец и хозяин своей судьбы". Точкой семантического соприкосновения двух названных версий трактовки С. выступает в европейской культуре идея о необходимости достойного исполнения предначертания: от древнегреческой презумпции исполнения рока до протестантской концепции "призыва". Сопряженность идеи С. с презумпцией финальной завершенности того или иного целостного процесса в приложении к мирозданию в целом позволяет дифференцировать aion как "век", т.е. свершенную С. Космоса (один из возможных циклов его бытия или один из возможных вариантов космизации хаоса) и aidion как "вечность", понятую в своей всеохватной и бесконечной целостности вне фокусировки внимания на плюральности преходящих "веков"-судеб. Применительно к индивидуальному субъекту понимание С. как законченной целостности бытия фундирует собой особую оценку статуса смерти в контексте представлений о С.: именно и только применительно к закончившему земной путь возможно говорить о С. как о свершившейся или исполненной - от архаичной интерпретации (в древнеегипетской "Песне арфиста" умерший обозначается как человек "на своем месте"; греч. heros - герой - исходно означало на языке надгробных надписей просто умершего) и вплоть до современной (известный афоризм В.М.Шукшина "о человеке нужно знать только, где родился, на ком женился и как умер"). Рефлексивное осмысление такой универсалии культуры, как С., сыграло существенную роль в формировании стиля мышления западного образца. Так, древнейшим античным смыслообразом, фиксирующим данную универсалию культуры, выступает смыслообраз "мойры" (греч. moira - часть, надел, жребий, - от moirao - разделять и metromai - получать по жребию), что соответствует принятой в условиях неписаного закона практике распределения земельных наделов и других благ посредством жеребьевки, чей исход предопределен чем-то, что ни в коей мере не подвластно человеку. С. выступает в данном контексте как ничем не обусловленное предопределение, которое абсолютно объективно и не только безразлично в своих проявлениях по отношению к людям, но и не допускает аппликации на него человеческих аксиологических мерок (так, в аксиологической системе античной этики фигурирующая в мифе об Эдипе С. могла бы быть оценена в качестве не только жестокой, но и аморальной, однако подобная оценка С. не встречается в соответствующих текстах). Применительно к конкретному человеческому существованию С.-мойра выступает в качестве "айсы" (греч. aisa - доля, участь): если мойра конституируется в античной культуре как персонификация объективной космической С., то айса - как безличное обозначение С., выпавшей на долю индивиду в результате реализации его права на участие в жизненной жеребьевке. Реализация предначертанной мойрой/мойрами С., конкретизированной применительно к индивиду в качестве айсы, обеспечивается, согласно античной мифологии, посредством института Эриний - чудовищ, в функции которых входили поддержание всеобщей закономерности и наказание тех, кто пытается нарушить ее ход неисполнением своего предначертания. Вместе с тем античное понимание айсы не лишено и такого измерения, как его имманентность индивидуальному существованию: именно "этос" индивида как совокупность атрибутивных для него качеств, делающая его именно этим субъектом (см. Этика), выступает в качестве "даймона" его С. С точки зрения античной культуры, предопределенное С. можно узнать (мантика, прорицания, обращения к оракулу, после Посидония - астрология), но нельзя ни предотвратить, ни изменить. Однако в античной культуре с ее идеалом деятельной личности даже такая ориентирующая на пассивность ситуация оборачивается своей противоположностью: знание роковых последствий того или иного шага и, тем не менее, осуществление этих шагов делает человека героем в новом понимании этого слова, а именно - сознательным исполнителем воли рока. В этой системе отсчета если С.-мойра выступает по отношению к индивиду как нечто внешнее, то на уровне С.-айсы он становится причастен к С. мира, достойно неся свой жребий и исполняя предназначение. В отличие от богов человек смертен, и именно конечность его существования придает специфику его жизни как законченному целому: мифологема "мороса" (греч. moros - участь, С., смерть) выражает в античной культуре С., понятую как мера индивидуального существования. В этом отношении С. понимается античной культурой в качестве фатально действующей необходимости. С другой стороны, С. понимается в качестве индетерминированной игры случая (греч. tuhe - попадание, случайность, успех, беда, С.), и в этом контексте С. артикулируется как лишенная каких бы то ни было рациональных оснований: она не только безразлична к последствиям своего влияния на индивидуальные жизни людей, но и вообще лишена какой бы то ни было разумной основы своего проявления. Однако разворачивающаяся в ней открытость возможностей позволяет человеку артикулировать для себя tuhe в качестве позитивной (в римской традиции tuhe обозначается как "фортуна", т.е. "добрая удача"). В социальном контексте С. артикулируется античной культурой как ананке (греч. ananke - необходимость, неизбежность, принуждение). В условиях полиса именно социальная необходимость выступает на передний план: у Платона, например, уже именно Ананке держит на коленях веретено С., а мойры - Лахесис (определявшая жребий человека), Клото (выпрядавшая нить индивидуальной С.) и Атропос (неотвратимо приближавшая будущее и перерезавшая нить С. в момент смерти) трактуются как ее дочери (о сопряженности персонификаций С. с символами прядения и ткачества). С развитием полиса в античной культуре формируется тенденция истолкования социально артикулированной С. не столько в качестве связанной с подневольностью и насилием Ананке, сколько с качестве олицетворяющей справедливость и законность Дике (греч. dike - право, законность, справедливость, обычай). В отличие от названных выше мифологем, Дике мыслится уже не как слепая сила, чуждая каким бы то ни было разумным основаниям, но как С., понятая с точки зрения внутренней рациональной обоснованности всех ее акций по отношению к человеку (в свое время при родовом строе аттическое слово dike означало возмездие за убийство; Гомер использует это слово для обозначения кары по приговору). В "Теогонии" Гесиода запечатлена как прежняя трактовка С. (мойры рождаются от Ночи - в самом начале теогонического процесса), так и тенденция нового видения С. как Дике (мойры и Дике изображаются как сестры, рожденные Зевсом и богиней правосудия Фемидой). В поздней эпической мифологии персонифицированная Дике занимает место среди Гор, персонифицирующих атрибуты полисной организации (Эвномия - благозаконие, Эйрена - мир, Дике - справедливость). Образ Дике тесно связан в античной культуре с понятием "номоса", которое также обозначало долю, удел, но при этом не ассоциировалось со жребием: греч. nemo (распределяю) употреблялось только применительно к определению прав на пользование пастбищем, которое находилось в собственности общины, и потому пользование им регулировалось не посредством жребия, но с помощью жестко фиксированного обычая, претендовавшего на реализацию рационально обоснованной социальной справедливости (греч. nomos имеет два значения: с одной стороны, это обычай, установление, законоположение, с другой - пастбище, выпас). Таким образом, в эпоху Солона в содержании такой универсалии культуры, как С., фиксировались уже не представления о неразумной слепой силе, но идея пронизывающей природный и социальный мир разумной и внутренне обоснованной закономерности, проявления которой по отношению к человеку характеризуются правомерностью и справедливостью. В соответствии с этой установкой в рамках античной натурфилософии упорядоченность космически организованного мироздания (см. Космос) осмысливается как легитимность, а закономерность - как законность (см. у Анаксимандра: "солнце не переступит меры, иначе Эринии, слуги Дике, его настигнут"; у Гераклита: "Дике настигнет лжецов и лжесвидетелей" и т.п.). Подобная трансформация данной универсалии культуры существенно сказалась на развитии всей европейской ментальной традиции. Прежде всего, она фундировала собой конституирование в культуре западного образца такого феномена, как логоцентризм. Кроме того, поскольку эксплицированное содержание универсалий античной культуры выступило исходным материалом становления категориальных средств древнегреческой философии, постольку обрисованные семантические сдвиги в интерпретации С. оказались существенно значимыми в контексте формирования понятия закономерности (см. табл. 2 к статье Античная философия). Таким образом, по оценке Рассела, "идея Судьбы ... была, возможно, одним из источников, из которых наука извлекла свою веру в естественный закон". В контексте вероучений теистического толка феномен С. подвергается существенному переосмыслению и реинтерпретации: в системе отсчета субъекта можно говорить о С. лишь как о семантической целостности индивидуального существования либо как о метафорическом выражении неукоснительной для него воли Божьей, однако в системе отсчета Абсолюта понятие "С." теряет свой смысл. Мировой процесс предстает как принципиально незамкнутый диалог Творца с тварным миром, не несущий на себе следов каких бы то ни было ограничений: ни со стороны естественного закона, ибо Господу открыто творение чуда, ни со стороны правил рациональности, ибо Бог творит мир абсолютно свободно, т.е. не "по разуму своему", но исключительно "по воле своей" (значимость этого момента для средневековой схоластики обнаруживает себя в развернутых дискуссиях по поводу данного аспекта творения). В данном контексте теизм радикально оппозиционен идее С. в традиционном ее понимании (резкое осуждение веры в С. в Талмуде; раннехристианская трактовка воды крещения как смывающей "печать созвездий" - знак С.; раннехристианские запреты астрологии и мантики; противопоставленность библейского сюжета о рождестве Исаака как начале становления народа, избранного для провозглашения истинной веры, архаической легенде о том, что, согласно гороскопу, Авраам умрет бездетным, и т.п.). Таким образом, в контексте теистической трактовки С. существенно остро артикулируется проблема свободы, порождая веер различных своих интерпретаций: так, например, в семантическом контексте христианства если протестантизм интерпретирует С. остро фаталистически (по Лютеру, даже вера пробуждается в сердце того и тогда, кого и когда "Бог избрал ко спасению"), то православие и католицизм атрибутируют индивида свободой воли, находящейся в сложных отношениях с феноменом предопределения (см. Свобода воли). Собственно именно в предоставлении свободы воли, сопряженной с правом морального выбора, и проявляется, согласно христианским мыслителям, максимально любовь Господа к человеку, ибо дает ему возможность ответной любви; применительно же к Абсолюту абсолютной оказывается и свобода (см. Абсолют). Соответственно этому, проблема познаваемости С. в практическом своем приложении оборачивается проблемой прогностики - предвидения и предсказания. В зависимости от интерпретации сущности С. как таковой в культурной традиции могут быть выделены следующий варианты разрешения этой проблемы: 1) в рамках традиционного представления о С. как иррациональной ("темной" и "слепой") силе постижение ее предначертаний мыслилось как возможное лишь посредством либо внерациональной практики, педалирующей аспект случайности (бросание мантических костей или карт, случайное расположение извлеченных внутренностей жертвенного животного и т.п. - не случайно в античной традиции игра в шахматы считалась "самой благородной - за исключением игры в кости", ибо в последнем случае партнером-противником выступает не со-игрок, но сама С.), либо посредством внерационального растворения субъективной индивидуальности и сакрального "вслушивания" в "голос С.": согласно Платону, "божество сделало мантику достоянием именно неразумной части человеческой природы" (классическим вариантом реализации этой практики может служить институт пифий в античной Греции); 2) в рамках теистического представления о С. как воле Божьей ее постижение возможно посредством механизма Откровения как открытия Богом своей воли и истины избранному субъекту, что также предполагает отказ от субъективности (по Мейстеру Экхарту, "в сосуде не может быть сразу двух напитков: если нужно наполнить его вином, надобно сперва вылить воду, - он должен стать пустым. Потому, если хочешь получить радость от восприятия Бога... ты должен вылить вон и выбросить тварей"), но, в отличие от ситуации пифии, предполагает специальную подготовленность субъекта к восприятию Откровения. В истории философии понятие "С." обретает реактуализацию в контексте традиции иррационализма и в неклассической философии: поздний романтизм, учение Ницше, философская концепция Шпенглера, философии жизни и др. В противоположность традиционному пониманию феномена С., интерпретация С. в рамках данного вектора философской традиции объективирует интенцию философии (во многом не осмысленную рефлексивно) на фиксацию феномена детерминизма в более широком ключе, нежели традиционная каузальность (см. Неодетерминизм), ибо интерпретирует феномен С. в качестве механизма детерминации, не укладывающегося в традиционные представления о рассудочно постигаемой причинно-следственной связи линейного характера ("причинность есть ... ставшая, умершая, застывшая в формах рассудка судьба" у Шпенглера). В постнеклассическом варианте философствования идея С. претерпевает существенные трансформации. В контексте культуры постмодерна наблюдается феномен "кризиса С.", теснейшим образом связанный с "кризисом идентификации" (Дж.Уард). Философия постмодернизма констатирует применительно к современной культуре кризис С. как психологического феномена, основанного на целостном восприятии субъектом своей жизни как идентичной самой себе: в условиях невозможности онтологии как таковой не может быть и онтологически конституированной биографии. Если для культуры классики индивидуальная С. представляла собой, по оценке А.П.Чехова, "сюжет для небольшого рассказа" (при всей своей непритязательности вполне определенный и неповторимый - как в событийном, так и в аксиологическом плане), то для постмодерна - это поле плюрального варьирования релятивных версий нарративной биографии, - в диапазоне от текста Р.Музиля "О книгах Роберта Музиля" до работы Р.Барта "Ролан Барт о Ролане Барте", а также книг "Антониони об Антониони", "Луис Бунюэль, фильмы, кино по Бунюэлю". В контексте "заката метанарраций" дискурс легитимации как единственно возможный теряет свой смысл и по отношению к индивидуальной жизни. По оценке Й.Брокмейера и Р.Харре, "из исследований феномена автобиографии широко известно, что любая история жизни обычно охватывает несколько историй, которые, к тому же, изменяют сам ход жизни". Признавая нарративный характер типового для культуры постмодерна способа самоидентификации личности, современные представители метатеоретиков постмодернизма (Х.Уайт, К.Меррей, М.Саруп и др.) констатируют - с опорой на серьезные клинические исследования, - что конструирование своей "истории" (истории своей жизни) как рассказа ставит под вопрос безусловность аутоидентификации, которая ранее воспринималась как данное, что и обозначается постмодернизмом как "кризис С.": индивидуальная биография превращается из С. как целостной определенности в относительный и вариативный "рассказ" (по Р.Барту, History of Love превращается в Story of Love, а затем и в Love Story), ни одна из повествовательных версий истории жизни не является более предпочтительной, нежели любая другая, оценочные аспекты биографии не имеют онтологически-событийного обеспечения и потому, в сущности, весьма произвольны. Констатируя "кризис С." как феномен, универсально характеризующий психологическую сферу эпохи постмодерна, философия постмодернизма конституирует специальную программу "воскрешения субъекта", опирающуюся на сформировавшуюся в философии конца 20 в. традицию "диалогической философии", что знаменует собой коммуникационный поворот в современном постмодернизме (см. Другой, After-postmodernism).
М. А. Можейко, С. Я. Балцевич

История философии. Грицианов

1) универсалия культуры субъект-объектного ряда (см. УНИВЕРСАЛИИ), фиксирующая представления о событийной наполненности времени конкретного бытия, характеризующейся телеологически артикулированной целостностью и законченностью; 2) философско-мифологическое понятие, содержание которого является продуктом экспликации и рефлексивного осмысления названной универсалии; 3) философско-мифологическая персонификация, моделирующая сакрального субъекта конфигурирования событийности жизни индивида или Космоса. Конституируется в контексте культурной доминанты детерминизма, понятого в качестве принудительной каузальности, предполагающей наличие внешней детерминанты любого процесса, артикулируемой в традиционной культуре в качестве субъекта соответствующего действия ‘причинения’ (см. АВТОР, НЕОДЕТЕРМИНИЗМ, СМЕРТЬ Бога’). В рамках данной семантики, однако, европейская культура конституирует аксиологически противоположные версии интерпретации С. В рамках одной из них последняя понимается как фатум (рок), внешний по отношению к индивиду или Космосу: от античных мойр (выражение ‘такую уж видно, мощную выпряла долю судьба, как его я рождала’ вложено Гомером даже в уста богини) — до современного теистического провиденциализма. В другой интерпретации внешней по отношению к С. детерминантой (автором С.) выступает сам субъект, — С. мыслится как продукт сознательного ее созидания: от архаических представлений, отраженных в многочисленных пословицах типа ‘посеешь поступок — пожнешь привычку, посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судьбу’, характерных практически для всех без исключения национальных культур, — до марксистского ‘человек — творец и хозяин своей судьбы’. Точкой семантического соприкосновения двух названных версий трактовки С. выступает в европейской культуре идея о необходимости достойного исполнения предначертания: от древнегреческой презумпции исполнения рока до протестантской концепции ‘призыва’. Сопряженность идеи С. с презумпцией финальной завершенности того или иного целостного процесса в приложении к мирозданию в целом позволяет дифференцировать aion как ‘век’, т.е. свершенную С. Космоса (один из возможных циклов его бытия или один из возможных вариантов космизации хаоса) и aidion как ‘вечность’, понятую в своей всеохватной и бесконечной целостности вне фокусировки внимания на плюральности преходящих ‘веков’-судеб. Применительно к индивидуальному субъекту понимание С. как законченной целостности бытия фундирует собой особую оценку статуса смерти в контексте представлений о С.: именно и только применительно к закончившему земной путь возможно говорить о С. как о свершившейся или исполненной — от архаичной интерпретации (в древнеегипетской ‘Песне арфиста’ умерший обозначается как человек ‘на своем месте’; греч. heros — герой — исходно означало на языке надгробных надписей просто умершего) и вплоть до современной (известный афоризм В.М.Шукшина ‘о человеке нужно знать только, где родился, на ком женился и как умер’). Рефлексивное осмысление такой универсалии культуры, как С., сыграло существенную роль в формировании стиля мышления западного образца. Так, древнейшим античным смыслообразом, фиксирующим данную универсалию культуры, выступает смыслообраз ‘мойры’ (греч. moira — часть, надел, жребий, — от moirao — разделять и metromai — получать по жребию), что соответствует принятой в условиях неписаного закона практике распределения земельных наделов и других благ посредством жеребьевки, чей исход предопределен чем-то, что ни в коей мере не подвластно человеку. С. выступает в данном контексте как ничем не обусловленное предопределение, которое абсолютно объективно и не только безразлично в своих проявлениях по отношению к людям, но и не допускает аппликации на него человеческих аксиологических мерок (так, в аксиологической системе античной этики фигурирующая в мифе об Эдипе С. могла бы быть оценена в качестве не только жестокой, но и аморальной, однако подобная оценка С. не встречается в соответствующих текстах). Применительно к конкретному человеческому существованию С.-мойра выступает в качестве ‘айсы’ (греч. aisa — доля, участь): если мойра конституируется в античной культуре как персонификация объективной космической С., то айса — как безличное обозначение С., выпавшей на долю индивиду в результате реализации его права на участие в жизненной жеребьевке. Реализация предначертанной мойрой/мойрами С., конкретизированной применительно к индивиду в качестве айсы, обеспечивается, согласно античной мифологии, посредством института Эриний — чудовищ, в функции которых входили поддержание всеобщей закономерности и наказание тех, кто пытается нарушить ее ход неисполнением своего предначертания. Вместе с тем античное понимание айсы не лишено и такого измерения, как его имманентность индивидуальному существованию: именно ‘этос’ индивида как совокупность атрибутивных для него качеств, делающая его именно этим субъектом (см. ЭТИКА), выступает в качестве ‘даймона’ его С. С точки зрения античной культуры, предопределенное С. можно узнать (мантика, прорицания, обращения к оракулу, после Посидония — астрология), но нельзя ни предотвратить, ни изменить. Однако в античной культуре с ее идеалом деятельной личности даже такая ориентирующая на пассивность ситуация оборачивается своей противоположностью: знание роковых последствий того или иного шага и, тем не менее, осуществление этих шагов делает человека героем в новом понимании этого слова, а именно — сознательным исполнителем воли рока. В этой системе отсчета если С.-мойра выступает по отношению к индивиду как нечто внешнее, то на уровне С.-айсы он становится причастен к С. мира, достойно неся свой жребий и исполняя предназначение. В отличие от богов человек смертен, и именно конечность его существования придает специфику его жизни как законченному целому: мифологема ‘мороса’ (греч. moros — участь, С., смерть) выражает в античной культуре С., понятую как мера индивидуального существования. В этом отношении С. понимается античной культурой в качестве фатально действующей необходимости. С другой стороны, С. понимается в качестве индетерминированной игры случая (греч. tuhe — попадание, случайность, успех, беда, С.), и в этом контексте С. артикулируется как лишенная каких бы то ни было рациональных оснований: она не только безразлична к последствиям своего влияния на индивидуальные жизни людей, но и вообще лишена какой бы то ни было разумной основы своего проявления. Однако разворачивающаяся в ней открытость возможностей позволяет человеку артикулировать для себя tuhe в качестве позитивной (в римской традиции tuhe обозначается как ‘фортуна’, т.е. ‘добрая удача’). В социальном контексте С. артикулируется античной культурой как ананке (греч. ananke — необходимость, неизбежность, принуждение). В условиях полиса именно социальная необходимость выступает на передний план: у Платона, например, уже именно Ананке держит на коленях веретено С., а мойры — Лахесис (определявшая жребий человека), Клото (выпрядавшая нить индивидуальной С.) и Атропос (неотвратимо приближавшая будущее и перерезавшая нить С. в момент смерти) трактуются как ее дочери (о сопряженности персонификаций С. с символами прядения и ткачества). С развитием полиса в античной культуре формируется тенденция истолкования социально артикулированной С. не столько в качестве связанной с подневольностью и насилием Ананке, сколько с качестве олицетворяющей справедливость и законность Дике (греч. dike — право, законность, справедливость, обычай). В отличие от названных выше мифологем, Дике мыслится уже не как слепая сила, чуждая каким бы то ни было разумным основаниям, но как С., понятая с точки зрения внутренней рациональной обоснованности всех ее акций по отношению к человеку (в свое время при родовом строе аттическое слово dike означало возмездие за убийство; Гомер использует это слово для обозначения кары по приговору). В ‘Теогонии’ Гесиода запечатлена как прежняя трактовка С. (мойры рождаются от Ночи — в самом начале теогонического процесса), так и тенденция нового видения С. как Дике (мойры и Дике изображаются как сестры, рожденные Зевсом и богиней правосудия Фемидой). В поздней эпической мифологии персонифицированная Дике занимает место среди Гор, персонифицирующих атрибуты полисной организации (Эвномия — благозаконие, Эйрена — мир, Дике — справедливость). Образ Дике тесно связан в античной культуре с понятием ‘номоса’, которое также обозначало долю, удел, но при этом не ассоциировалось со жребием: греч. nemo (распределяю) употреблялось только применительно к определению прав на пользование пастбищем, которое находилось в собственности общины, и потому пользование им регулировалось не посредством жребия, но с помощью жестко фиксированного обычая, претендовавшего на реализацию рационально обоснованной социальной справедливости (греч. nomos имеет два значения: с одной стороны, это обычай, установление, законоположение, с другой — пастбище, выпас). Таким образом, в эпоху Солона в содержании такой универсалии культуры, как С., фиксировались уже не представления о неразумной слепой силе, но идея пронизывающей природный и социальный мир разумной и внутренне обоснованной закономерности, проявления которой по отношению к человеку характеризуются правомерностью и справедливостью. В соответствии с этой установкой в рамках античной натурфилософии упорядоченность космически организованного мироздания (см. Космос) осмысливается как легитимность, а закономерность — как законность (см. у Анаксимандра: ‘солнце не переступит меры, иначе Эринии, слуги Дике, его настигнут’; у Гераклита: ‘Дике настигнет лжецов и лжесвидетелей’ и т.п.). Подобная трансформация данной универсалии культуры существенно сказалась на развитии всей европейской ментальной традиции. Прежде всего, она фундировала собой конституирование в культуре западного образца такого феномена, как логоцентризм. Кроме того, поскольку эксплицированное содержание универсалий античной культуры выступило исходным материалом становления категориальных средств древнегреческой философии, постольку обрисованные семантические сдвиги в интерпретации С. оказались существенно значимыми в контексте формирования понятия закономерности (см. табл. 2 к статье Античная философия). Таким образом, по оценке Рассела, ‘идея Судьбы ... была, возможно, одним из источников, из которых наука извлекла свою веру в естественный закон’. В контексте вероучений теистического толка феномен С. подвергается существенному переосмыслению и реинтерпретации: в системе отсчета субъекта можно говорить о С. лишь как о семантической целостности индивидуального существования либо как о метафорическом выражении неукоснительной для него воли Божьей, однако в системе отсчета Абсолюта понятие ‘С.’ теряет свой смысл. Мировой процесс предстает как принципиально незамкнутый диалог Творца с тварным миром, не несущий на себе следов каких бы то ни было ограничений: ни со стороны естественного закона, ибо Господу открыто творение чуда, ни со стороны правил рациональности, ибо Бог творит мир абсолютно свободно, т.е. не ‘по разуму своему’, но исключительно ‘по воле своей’ (значимость этого момента для средневековой схоластики обнаруживает себя в развернутых дискуссиях по поводу данного аспекта творения). В данном контексте теизм радикально оппозиционен идее С. в традиционном ее понимании (резкое осуждение веры в С. в Талмуде; раннехристианская трактовка воды крещения как смывающей ‘печать созвездий’ — знак С.; раннехристианские запреты астрологии и мантики; противопоставленность библейского сюжета о рождестве Исаака как начале становления народа, избранного для провозглашения истинной веры, архаической легенде о том, что, согласно гороскопу, Авраам умрет бездетным, и т.п.). Таким образом, в контексте теистической трактовки С. существенно остро артикулируется проблема свободы, порождая веер различных своих интерпретаций: так, например, в семантическом контексте христианства если протестантизм интерпретирует С. остро фаталистически (по Лютеру, даже вера пробуждается в сердце того и тогда, кого и когда ‘Бог избрал ко спасению’), то православие и католицизм атрибутируют индивида свободой воли, находящейся в сложных отношениях с феноменом предопределения (см. СВОБОДА ВОЛИ). Собственно именно в предоставлении свободы воли, сопряженной с правом морального выбора, и проявляется, согласно христианским мыслителям, максимально любовь Господа к человеку, ибо дает ему возможность ответной любви; применительно же к Абсолюту абсолютной оказывается и свобода (см. АБСОЛЮТ). Соответственно этому, проблема познаваемости С. в практическом своем приложении оборачивается проблемой прогностики — предвидения и предсказания. В зависимости от интерпретации сущности С. как таковой в культурной традиции могут быть выделены следующий варианты разрешения этой проблемы: 1) в рамках традиционного представления о С. как иррациональной (‘темной’ и ‘слепой’) силе постижение ее предначертаний мыслилось как возможное лишь посредством либо внерациональной практики, педалирующей аспект случайности (бросание мантических костей или карт, случайное расположение извлеченных внутренностей жертвенного животного и т.п. — не случайно в античной традиции игра в шахматы считалась ‘самой благородной — за исключением игры в кости’, ибо в последнем случае партнером-противником выступает не со-игрок, но сама С.), либо посредством внерационального растворения субъективной индивидуальности и сакрального ‘вслушивания’ в ‘голос С.’: согласно Платону, ‘божество сделало мантику достоянием именно неразумной части человеческой природы’ (классическим вариантом реализации этой практики может служить институт пифий в античной Греции); 2) в рамках теистического представления о С. как воле Божьей ее постижение возможно посредством механизма Откровения как открытия Богом своей воли и истины избранному субъекту, что также предполагает отказ от субъективности (по Мейстеру Экхарту, ‘в сосуде не может быть сразу двух напитков: если нужно наполнить его вином, надобно сперва вылить воду, — он должен стать пустым. Потому, если хочешь получить радость от восприятия Бога... ты должен вылить вон и выбросить тварей’), но, в отличие от ситуации пифии, предполагает специальную подготовленность субъекта к восприятию Откровения. В истории философии понятие ‘С.’ обретает реактуализацию в контексте традиции иррационализма и в неклассической философии: поздний романтизм, учение Ницше, философская концепция Шпенглера, философии жизни и др. В противоположность традиционному пониманию феномена С., интерпретация С. в рамках данного вектора философской традиции объективирует интенцию философии (во многом не осмысленную рефлексивно) на фиксацию феномена детерминизма в более широком ключе, нежели традиционная каузальность (см. НЕОДЕТЕРМИНИЗМ), ибо интерпретирует феномен С. в качестве механизма детерминации, не укладывающегося в традиционные представления о рассудочно постигаемой причинно-следственной связи линейного характера (‘причинность есть ... ставшая, умершая, застывшая в формах рассудка судьба’ у Шпенглера). В постнеклассическом варианте философствования идея С. претерпевает существенные трансформации. В контексте культуры постмодерна наблюдается феномен ‘кризиса С.’, теснейшим образом связанный с ‘кризисом идентификации’ (Дж.Уард). Философия постмодернизма констатирует применительно к современной культуре кризис С. как психологического феномена, основанного на целостном восприятии субъектом своей жизни как идентичной самой себе: в условиях невозможности онтологии как таковой не может быть и онтологически конституированной биографии. Если для культуры классики индивидуальная С. представляла собой, по оценке А.П.Чехова, ‘сюжет для небольшого рассказа’ (при всей своей непритязательности вполне определенный и неповторимый — как в событийном, так и в аксиологическом плане), то для постмодерна — это поле плюрального варьирования релятивных версий нарративной биографии, — в диапазоне от текста Р.Музиля ‘О книгах Роберта Музиля’ до работы Р.Барта ‘Ролан Барт о Ролане Барте’, а также книг ‘Антониони об Антониони’, ‘Луис Бунюэль, фильмы, кино по Бунюэлю’. В контексте ‘заката метанарраций’ дискурс легитимации как единственно возможный теряет свой смысл и по отношению к индивидуальной жизни. По оценке Й.Брокмейера и Р.Харре, ‘из исследований феномена автобиографии широко известно, что любая история жизни обычно охватывает несколько историй, которые, к тому же, изменяют сам ход жизни’. Признавая нарративный характер типового для культуры постмодерна способа самоидентификации личности, современные представители метатеоретиков постмодернизма (Х.Уайт, К.Меррей, М.Саруп и др.) констатируют — с опорой на серьезные клинические исследования, — что конструирование своей ‘истории’ (истории своей жизни) как рассказа ставит под вопрос безусловность аутоидентификации, которая ранее воспринималась как данное, что и обозначается постмодернизмом как ‘кризис С.’: индивидуальная биография превращается из С. как целостной определенности в относительный и вариативный ‘рассказ’ (по Р.Барту, History of Love превращается в Story of Love, а затем и в Love Story), ни одна из повествовательных версий истории жизни не является более предпочтительной, нежели любая другая, оценочные аспекты биографии не имеют онтологически-событийного обеспечения и потому, в сущности, весьма произвольны. Констатируя ‘кризис С.’ как феномен, универсально характеризующий психологическую сферу эпохи постмодерна, философия постмодернизма конституирует специальную программу ‘воскрешения субъекта’, опирающуюся на сформировавшуюся в философии конца 20 в. традицию ‘диалогической философии’, что знаменует собой коммуникационный поворот в современном постмодернизме (см. Другой, After-postmodernism).

Новый философский словарь

представление о предопределенности и неотвратимости событий и поступков в жизни каждого человека. В древнегреческой мифологии эти силы персонифицировались и выступали, например, в образах равных богам трех сестер-богинь (мойр), определяющих С: Лахесис назначала жребий еще до рождения человека, Клото пряла нить его жизни, а Атропос неотвратимо приближала будущее и перерезала нить жизни. Со временем С. начали представлять как верховную справедливость, которая управляет миром. Во всех современных религиях под С. понимается предопределение событий в жизни человека со стороны Абсолюта. В отличие от фаталистического характера предопределения С. в исламе и протестантизме, католицизм и православие наделяют человека атрибутивной свободой воли, которая зависит от Божественного предопределения. Понятие С. употребляется и для обозначения стечения обстоятельств в жизни человека, народа, государства. (См.: Ананке, а также раздел "Социоморфная модель космического процесса" в статье "Античная философия").
А.А. Круглое

Философский словарь

понятие, выражающее представление о некой силе, предопределяющей все события в жизни людей. В древнегреч. мифологии участь людей и даже богов зависит от богинь С. — мойр (у римлян — парки). Со временем С. стали представлять как верховную справедливость, управляющую миром (Тихе, Немезида у греков). В христианстве С. выступает в виде божественного промысла, высшей силы. Представление о С. как божественном предопределении присуще всем совр. религиям (Фатализм). Нек-рые религиозные направления (напр., католицизм, православие) стремятся ослабить фатализм представлений о С. посредством эклектического сочетания идеи божественного предопределения и свободы воли человека. В нефилософском смысле понятие С. употребляется также для выражения стечения обстоятельств в жизни человека или целого народа.

Философский энциклопедический словарь

СУДЬБА – предопределенность событий и поступков, совокупность всего сущего, которое влияет и не может не влиять на бытие человека, народа и т. д. Греки гипостазировали судьбу и персонифицировали ее в виде Мойры, Тюхе, Ате, Адрастеи, Хеймармене, Ананке, Атропоса и т. д. Эта высшая сила может мыслиться в виде природы и ее закономерности или в виде божества. Шопенгауэр говорит о видимой преднамеренности в судьбе индивида. Ницше проповедует любовь к судьбе (amor fati). Современные трезвые мыслители в своих теориях умаляют власть судьбы, не исключая ее, однако, из области переживаний. Поток реально происходящего кажется человеку «роковым, ибо он чувствует, что он сам, против его желаний и воли, ни в чем не повинный, включен в этот поток. И эта ощущаемая им включенность – простое свидетельство реальности происходящего в нас самих, которое неотвратимо, шаг за шагом, руководит нами в нашей жизни» (Н. Гартман). Христианство заменяет понятие судьбы понятием божественного провидения. Шеллинг видит в истории откровение абсолюта, развертывающегося в трех периодах: в течение первого периода судьба властвует как совершенно слепая сила; в течение второго периода абсолют обнаруживается в виде природы и слепая сила природы становится истинным законом природы; третий период – бытие, в котором то, что прежде существовало как судьба и природа, раскрывается в качестве провидения. Сущность судьбы характеризуется тем, что она является враждебной, темной, угрожающей, уничтожающей (см. АПОКАЛИПСИЧЕСКИЙ, ДЕМОН). Бывает, что мы говорим о «милостивой» судьбе, освобождающей нас от своих ударов, которые были предназначены нам. Особенно тревожат эти проблемы философию экзистенциализма. см. также ФАКТИЧНОСТЬ, ЗАБРОШЕННОСТЬ, ПОГРАНИЧНАЯ СИТУАЦИЯ, НИЧТО, КРУШЕНИЕ, ОЖИДАНИЕ ГИБЕЛИ.

Философский энциклопедический словарь 2

в мифологии, в иррационалистич. филос. системах, а также в обывательском сознании неразумная и непостижимая предопределённость событий и поступков человека. Идею С., абсолютизирующую в явлении детерминации только один аспект — аспект несвободы, следует чётко отличать не только от науч. представления о каузальной детерминации (причинность), но и от религ. представления о телеология, детерминации («провидение», предопределение). Обусловленность следствия причиной может быть познана умом человека, и даже цели «провидения» предполагаются ясными, по крайней мере, для ума «самого бога». Напротив, в понятие С. обычно входит не только непознаваемость для человеч. интеллекта — она «слепа» и «темна» сама по себе. В др.-греч. мифологии С. персонифицируется (триада женских образов — Мойры, у римлян — Парки) как бы на границе личного и безлично-родового; богини С. имеют личный произвол, но у них нет отчётливой «индивидуальности». Недаром верящие в С. всегда пытались лишь «угадать» её в каждой отдельной ситуации, но не познать её; в ней принципиально нечего познавать.
Идея С. как противоположность идеи свободы социальна и постольку исторична. Первобытное общество предполагает тождество свободы и несвободы для своих членов, не отделивших ещё своей личной сущности от родового бытия. Поэтому С. не отделяется здесь принципиально ни от естеств. причинности, ни от «воли духов». Лишь становление государства и цивилизации разводит эти понятия. Для ранней античности бытие человека органически определено его «долей» в полисном укладе (С. как «доля» — таково значение слова «мойра»). В антич. жизни огромную роль играли различные способы гадания и предсказания С., связь которых с мировоззрением полисного мира подметил ещё Гегель (см. Соч., т. 3, М., 1956, с. 68—69). Концепция «мойры» не лишена этич. смысла; С. понимается как слепая, тёмная, безличная справедливость, не заинтересованная в к.-л. частном бытии и спешащая растворить его во всеобщем, осуществляя «возмездие». Беспощадна антич. С. даже к богам, что в конце концов утешительно, ибо подданные Зевса знают, что и для его произвола есть предел (ср. трагедию Эсхила «Прометей Прикованный»). С кризисом полисного уклада вместо «мойры» на первый план выходит «тюхе», т. е. С. как удача, случайность. В эпоху эллинизма человек ожидает получить не то, что ему «причитается» по законам традиц. уклада, но то, что ему «выпадает» по законам азартной игры: обстоятельства делают солдат царями, ставят жизнь народов в зависимость от случайных придворных событий. С торжеством Рим. империи С. осмысливается как всеохватывающая и непреложная детерминация, отчуждённая от конкретного бытия человека,— «фатум». От «фатума» так же..девозможно уйти, как от администрации Рима, и так же мало, как вяасть цезарей, он считается с органичной жизнью человека или народа. Со времён Посидония идея С. всё ещё связывается с теорией и практикой астрологии: человеч. несвобода доходит уже не до рубежей империи, но до звёздных сфер. Христианство противопоставило идее С. веру в осмысленное действие «провидения». Поскольку, однако, иррациональность человеч. отношений и мистификация власти сохраняли свою силу, идея С. не умерла. Несмотря на все нападки теологов, в течение средневековья держался авторитет астрологии; интерес к ней сильно оживил Ренессанс со своим тяготением к натуралистич. магизму. В новое время развитие естеств.-науч. мировоззрения оттесняет идею С. в сферу обывательских представлений. Своеобразное возрождение понятия С. происходит в кон. 19 в. в философии жизни. Слово «С.» начинает связываться с требованием иррациональной активности, что получило свою предельную вульгаризацию в идеологии нацизма, превратившего понятие С. в инструмент официозной пропаганды.

Воровской жаргон

азартная игра

Рус. арго (Елистратов)

см.:
обломок (судьбы);
окурок (судьбы);
плевок природы (судьбы, фортуны)

Словарь пословиц Даля

СУДЬБА - ТЕРПЕНИЕ - НАДЕЖДА
Отвяжись, худая жизнь, привяжись хорошая!
Не узнав горя, не узнаешь и радости.
Ино горько проглотишь, да сладко выплюнешь (и наоборот).
Горько съешь, да сладко отрыгается (и наоборот).
Худое видели, хорошее увидим.
Ждали пока, пождем и пота.
Ждет, что пьяница сткляницу, что собака палицу.
Взойдет солнце и к нам на двор.
Придет солнышко и к нашим окошечкам.
Взойдет солнце и над нашими воротами.
Где гроза, тут и ведро. Отколе гроза, оттоле и вёдро.
Вечер плач, а заутре радость.
Будет и то, что и нам не помешает никто.
Не все ненастье, проглянет и красно солнышко.
После ненастья солнышко.
Не всякое ремесло по злыдням.
По третьему разу всегда вырубишь огня.
Несчастлив в игре, так счастлив в любви.
Счастлив игрой, да несчастлив женой.
Где холодно, там не оводно. Холодно, так не оводно.
Хоть и холодно, да не голодно.
Дал бог день, даст и пищу.
Дал бог роток, даст и кусок (или: роточек - кусочек).
Будет день, будет и ночь (и наоборот).
Мертвый не без гроба, а живому нет могилы.
Мертвый не без гроба, живой не без кельи.
Живой не без места, мертвый не без могилы.
Что шашка, то ей и место. Что пешка, то и клетка.
Баба Хавронья сбила с подворья: да воля ж господня, а не быть без подворья.
Прежде веку не помрешь.
Не всякий гром бьет, а и бьет, да не по нас.
Не всякая пуля в кость да в мясо, иная и в поле.
Не всяка пуля по кости, иная и попусту.
Не велика беда, коли влезет в ворота.
То не беда, коли на двор взошла, а то беда, как со двора-то нейдет.
Успеешь охнуть, как придется издохнуть. Охнешь, как издохнешь.
Хорошего понемножку. Доброго помалу.
Худое - охапками, хорошее щепотью.
Худое валит пудами, хорошее каплет золотниками.
Все перемелется, мука будет.
Не поймал карася - поймаешь щуку.
Карась сорвется - щука навернется.
Всякая рыба хороша, коли на уду пошла.
Не тужи, наживешь ременны гужи!
Кто бажит (т. е. сильно желает), тому встречу бежит.
Что пождем, то и поживем. Век жить, век ждать.
Все на свете к лучшему. Что ни делается, все к лучшему.
Пасись горького, а не надейся на сладкое!
Пока и мы человеки - счастье не пропало.
Болящий ожидает здравия даже до смерти.
Сколько дней у бога напереди, столько напастей.
Было бы счастье, а дни впереди.
Наряжался служить: было бы кому хвалить (или: хулить).
Жив Курилка, жив не умер (или: еще не умер).
Жив, жив Курилка.
Жив бог, жива душа моя.
Дал бог рыбу, даст и хлеба (арханг. промышл.).
Век живи, век надейся!
Белый свет не клином стал (или: сошелся).
Государева земля не клином сошлась.
Не только свету, что в окне (прибавка: на улицу выйдешь - больше увидишь).
Дает бог и цыгану. Дает же бог и жиду и злому цыгану.
Талан - не туман, не мимо идет.
Удается и червячку на веку.
И глуп молвит слово в лад.
Солнце сияет на благие и злые.
Дай-то, боже, чтоб все было гоже!
На бога положишься - не обложишься.
Бог не без милости, казак не без счастья.
Терпи, казак, атаман будешь.
Оттерпимся, и мы люди будем.
Сиденьем: (или: Стояньем) города берут.
Пущен корабль на воду, сдан богу на руки.
Бояться несчастья - и счастья не будет (или: не видать) (Петр I).
Твои бы речи да богу бы в уши.
Твоим бы медом да нас по губам.
Твоими бы устами да мед пить.
Будет и на нашей улице праздник.
Даст бог счастье - и слепому видение дарует.
Глупому счастье, умному бог дает.
Надейся добра, а жди худа! Проси добра, а жди худа!
На ветер надеяться - без помолу быть.
Не убить бобра, не нажить (или: не видать) добра.
Будешь счастлив, паши не лениво!
Поживешь счастливо, паши не лениво!
Не всем чернецам (или: Не всякому старцу) в игумнах быть.
Не у всякого жена Марья - кому бог даст.
Не всякому по Якову. Не всякому, как Якову.
И всякому, да не как Якову.
Бывает, добро, да не всякому равно.
Терпя, горе скажется.
И сладок мед, а в жары киснет.
Не всяк Иван Иванович, а кому бог даст (дразнят калмыков).
Клад со словцом кладется (т. е. с зароком).
Не каждый конь ко двору приходится.
Не всякий прут по закону (или: по заказу) гнут.
Не всяк за стол, иной под стол.
Иного за стол сажают, иного из-под стола гоняют.
Не всем большим под святыми сидеть.
Не все коту масленица, будет и великий пост.
Не просвирнино дитя: не видать сквозь тебя.
Не просвирник сын, сквозь тебя не видать.
Не засть, не просвирнин сын, не сковозишь.
То и счастье, что иному ведро, иному ненастье.
Кому что на роду написано. Кому что бог даст.
Кому как, а нам эдак.
Чему быть, того не миновать. Чему быть, тому и статься. Как чему быть, так и быть.
Над кем стряслось, над тем и сбылось.
Что будет, то будет, того не минуешь. Что будет, то будет; а будет то, что бог даст.
Прошлого поминаем, грядущего чаем.
Где беде быть, там ее не миновать.
Коли быть беде, то ее не минуешь.
Кому вынется, тому сбудется, не минуется (от подблюдной песни).
У притчи на коне не уйти (или: не уйдешь).
Видно, так на роду написано.
Так богу угодно было. Знать, уж так суждено.
Так рок судил. Видно, судьба такая.
От судьбы не уйдешь. Никто от своего року не уйдет.
Кому сгореть, тот не утонет.
У боярина семь дочерей: будет на них и смерть, и жена.
Солдату умереть в поле, матросу в море.
Под счастливой (или: несчастливой) звездой (или: планетой, планидой) родился.
Против притчи не поспоришь.
Сужено ряжено не объедешь в кузове.
Сужена ряжена не обойдешь и на коне не объедешь.
Суженое ряженому. Ряженое суженому.
Суженого (или: Беду) и на кривых оглоблях не объедешь.
Судьба придет - по рукам свяжет.
Судьба придет, ноги сведет, а руки свяжет.
От беды не уйти. От греха не уйдешь.
У притчи не уйти.
Покорись беде, и беда покорится.
Пришла беда - не брезгуй и ею!
С бедою не перекоряйся, терпи!
Терпенье - лучше спасенья.
Хорошо спасенье, а после спасенья - терпенье.
Не пряди ушами, не миновать!
Сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте.
Быть делу так, как пометил дьяк.
Кого минует (судьба), того и обнесет.
Бойся не бойся, а року не миновать.
Бойся не бойся, а от части (от участи) своей не уйдешь.
Бойся не бойся, без року смерти не будет.
Ловит волк роковую овцу.
Злая напасть - и то часть.
Рок головы ищет.
Счастливый к обеду, роковой под обух.
Жди, как вол, обуха!
Недоля сталась - напасть досталась.
Молчи, когда бог убил (о глупости, калечестве и пр.).
Не сам ковал, какой бог дал (например, нос).
Как ни виляй, а не миновать Филей (подмосков.).
Кривую стрелу бог прямит (или: правит).
Дурак стреляет - бог пули носит.
Пуля виноватого найдет. Стреляй в куст, пуля виноватого найдет.
Коли быть собаке битой, найдется и палка.

Энциклопедия афоризмов

см.также ЖИЗНЬ, СЛУЧАЙНОСТЬ
Уже при покачивании колыбели решается, куда склонится чаша весов судьбы.
•Станислав Ежи Лец
Судьба переменчива: плохие дни чередуются с очень плохими.
•Лили Томлин
Желающего судьба ведет, не желающего - тащит.
•Сенека
До середины жизни судьба нас тащит, потом - уже только подталкивает.
•Владислав Гжегорчик
Хотя судьбы людей очень несхожи, но некоторое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.
•Франсуа Ларошфуко
Виноватый боится закона, невиновный - судьбы.
•Публилий Сир
Однажды Зенон порол раба за кражу. «Мне суждено было украсть!»- сказал ему раб. «И суждено было быть битым»,- ответил Зенон.
•Диоген Лаэртский
Судьба продает дорого то, что она обещает дать.
•Гельвеции
Судьба не дарит, а только одалживает.
•Янина Ипохорская
Судьба слепа, но разит без единого промаха.
•Влодзимеж Счисловский
Не Фортуна слепа, а мы.
•Томас Браун
Судьба не парит, как орел, а шныряет, как крыса.
•Элизабет Боуэн
Для внимательного взора судьба - это только развитие характера.
•Астольф де Кюстин
Настоящий избранник не имеет выбора.
•Станислав Ежи Лец
Нашу судьбу определяет наш выбор, а не наша удача.
•Автор неизветен
Мы приписываем судьбе все наши несчастья - и ни одного нашего успеха.
•Шарль Режимансе
Никогда не известно, сколько судьбы в нас, а нас - в судьбе.
•Ян Збигнев Слоевский
Твоя судьба целиком находится под твоей шляпой.
•«Пшекруй»
Судьба пристрастна: она любит тех, кого и без того все любят.
•Владислав Гжегорчик
Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какой-либо другой, более на судьбу похожею птицей?
•Козьма Прутков
Все мы фаталисты, если речь идет о других.
•Натали Клиффорд Барни
Многие примирились бы с Судьбой, но Судьба тоже имеет кое-что сказать.
•Станислав Ежи Лец

Если вы желаете блеснуть знаниями в беседе или привести аргумент в споре, то можете использовать ссылку:

будет выглядеть так: СУДЬБА

будет выглядеть так: Что такое СУДЬБА