СИМУЛЯЦИЯ

Большая советская энциклопедия (БЭС)

(от лат. simulatio — видимость, притворство)
ложное изображение болезни или отдельных её симптомов человеком, не страдающим данным заболеванием. Различают умышленную и патологическую С. Умышленная С. обычно преследует корыстные цели (получение пособия по нетрудоспособности, уклонение от военной службы и др.). Патологическая С. обусловлена болезненным состоянием человека; по своей сущности — это один из симптомов имеющегося у больного заболевания (например, истерии). От С. следует отличать: самовнушение, когда человек (обычно психически больной) искренне убеждён в наличии у него тяжёлого соматического недуга, например рака; аггравацию (См. Аггравация) — преувеличение признаков действительно существующей болезни; Членовредительство — искусственно вызванное повреждение или заболевание. О диссимуляции говорят при умышленном утаивании, сокрытии, затушевывании болезни (например, с целью пройти отбор при поступлении на работу или в учебное заведение). Сов. законодательство устанавливает уголовную ответственность за С., если она является способом уклонения от призыва на действительную военную службу (ст. 17 Закона об уголовной ответственности за государственные преступления, ст. 80 УК РСФСР) или уклонения от несения обязанностей военной службы (ст. 13 Закона об уголовной ответственности за воинские преступления, ст. 249 УК РСФСР).
Диссимуляция уголовно не наказуема, но может повлечь определённые юридические последствия (например, увольнение с работы).

Современная Энциклопедия

СИМУЛЯЦИЯ (от латинского simulatio - притворство) (медицинское), изображение болезни или отдельных ее симптомов человеком, не страдающим данным заболеванием. Умышленная симуляция обычно преследует корыстные цели (уклонение от военной службы, получение материальных льгот и др.).

Медицинская энциклопедия

I
Симуляция (лат. simulatio притворство)
создание человеком ложного представления о несуществующих у него в действительности заболевании или его отдельных симптомов преимущественно субъективного характера — см. <<Экспертиза состояния здоровья>>.
II
Симуляция (лат. simulatio притворство)
имитация человеком симптомов болезни, которой у него нет.
Симуляция превентивная — С. с целью подготовки объяснения последующего общественно опасного деяния (преступления) болезненным состоянием.

Орфографический словарь Лопатина

симул`яция, симул`яция, -и

Словарь Ожегова

СИМУЛ’ЯЦИЯ, -и, жен.
1. см. симулировать.
2. Притворство, ложное утверждение или изображение чего-н. с целью ввести в обман, в заблуждение. Злостная с.

Словарь Ушакова

СИМУЛ’ЯЦИЯ, симуляции, ·жен. (·лат. simulatio). Притворство, утверждение о наличии чего-нибудь или скрывание чего-нибудь с целью ввести в обман, в заблуждение. Симуляция болезни. Симуляция ограбления.

Толковый словарь Ефремовой

[симуляция]
ж.
Создание ложного впечатления, представления о чем-л.; притворство.

Большой психологический словарь

см. Аггравация.

Краткий психологический словарь

(от лат. simulatio — видимость, притворство) — поведение, направленное на имитацию болезни или ее отдельных симптомов с целью ввести в обман. Мотивами С. могут быть: достижение определенных льгот, уклонение от обязанностей, стремление обратить на себя внимание (например, при недостатке родительской заботы у детей), потребность в помощи, опеке и т. д. Личностный смысл, цели С. могут быть как осознанными, так и неосознанными. Последние случаи наблюдаются, например, у лиц с истерическими неврозами, когда С. становится одним из способов неадекватного разрешения невротического конфликта. Среди вариантов С. можно выделить умышленную С., совершаемую заинтересованным лицом с определенной целью, преувеличение (агравация) имеющихся отдельных симптомов заболевания или продление имевшихся ранее симптомов (метасимуляция). Противоположное С. поведение, связанное с установкой на сокрытие, затушевывание болезни или отдельных ее проявлений (диссимуляция), также может мотивироваться как осознанными целями (например, выписка из клиники, поступление на работу и т. д.), так и неосознаваемыми, в том числе связанными с компенсаторными формами личностного реагирования.

Словарь практического психолога

— поведение, направленное на имитацию болезни или ее отдельных симптомов с целью ввести в обман. Мотивами могут быть:
1) достижение определенных льгот — например, улучшение жилищных условий, получение пенсии, пособий и пр.;
2) уклонение от обязанностей;
3) стремление обратить на себя внимание — например, при недостатке родительской заботы у детей;
4) потребность в помощи, опеке и пр.
Смысл личностный и цели симуляции могут быть как осознанными, так и неосознанными. Последние случаи наблюдаются, например, у лиц с неврозами истерическими, когда симуляция становится одним из способов неадекватного разрешения конфликта невротического.
Выделяются такие варианты симуляции:
1) симуляция умышленная — совершаемая заинтересованным лицом с определенной целью;
2) преувеличение (агравация) отдельных наличных симптомов заболевания или продление имевшихся ранее симптомов (метасимуляция).
Противоположное симуляции поведение, связанное с установкой на сокрытие, затушевывание болезни или отдельных ее проявлений (диссимуляция), также может мотивироваться и осознанными целями — например, выпиской из клиники, поступлением на работу и прочими, — и неосознаваемыми, в том числе связанными с компенсаторными формами личностного реагирования.

История философии. Энциклопедия

СИМУЛЯЦИЯ, - понятие постмодернистской философии, фиксирующее феномен тотальной семиотизации бытия вплоть до обретения знаковой сферой статуса единственной и самодостаточной реальности. В данном аспекте постмодернизм развивает заложенную модернизмом идею "крушения реальности", - уже Э.Ионеско фиксирует соответствующий феномен применительно к вербальной сфере: "слова превращаются в звучащую оболочку, лишенную смысла:... и весь мир предстал передо мною в необычном свете, - возможно, в истинном своем свете, - как лежащий за пределами истолкований и произвольной причинности". Понятие "С." выступает базовым термином в концепции С. у Бодрийяра, согласно которой "замена реального знаками реального" становится лозунгом современной культуры, эволюционирующей от парадигмы "отражения реальности" до маскировки ее отсутствия, и идущей дальше, достигая современного состояния, когда означающее "вообще не соотносится с какой бы то ни было реальностью" (см. Пустой знак). В сущности С. основана на культивации и экстраполяции на все сферы социальной жизни презумпции "пустого знака", т.е. исходит из фундаментального "отрицания знака как ценности, из знака как реверсии и умерщвления всякой соотнесенности". Бодрийяр предпринимает анализ процесса С., понятой как "порождение, при помощи моделей, реального без истока и реальности: гиперреального". В рамках С. реальное как конструируемый продукт "не обязано более быть рациональным, поскольку оно больше не соизмеряется с некой идеальной негативной инстанцией. Оно только операционально. Фактически, это уже больше и не реальное, поскольку его больше не обволакивает никакое воображаемое. Это гиперреальное, синтетический продукт, излучаемый комбинаторными моделями в безвоздушное пространство" (Бодрийяр). Рассматривая современность как эру тотальной С., Бодрийяр трактует в этом ключе широкий спектр социальных феноменов, демонстрируя их симуляционный характер в современных условиях: если власть выступает как С. власти, то и сопротивление ей не может не быть столь же симулятивным; информация не производит смысл, а "разыгрывает" его, подменяя коммуникацию С. общения ("пожирает коммуникацию"). С., таким образом, располагается "по ту сторону истинного и ложного, по ту сторону эквивалентного, по ту сторону рациональных отличий, на которых функционирует любое социальное". Реальность в целом подменяется С. как гиперреальностью: "более реальное, чем само реальное - вот таким образом оно упраздняется" (Бодрийяр). Не замечая свершившегося, культура, однако, продолжает "С. реального"; в качестве симптомов этого Бодрийяр констатирует "непомерное раздувание... знаков реальности. Непомерное раздувание вторичных истины, объективности и аутентичности... Бешеное производство реального и референтного..: такова симуляция в касающейся нас фазе". Даже производство становится в этом контексте сугубо семиотичной сферой: как отмечается в исследованиях последних лет (С.Лаш, Бодрийяр, З.Бауман, С.Бест, Дж.Ваттимо, Р.Виллиамс, Д.Келлер, Д.Лион, Б.Смарт и др.), в современном обществе товары артикулируются, в первую очередь, не в аспекте своей потребительной или меновой стоимости, но в аспекте стоимости знаковой. В этом же ключе Джеймисон фиксирует квазисемиотизацию и феноменов художественной культуры: "звезд - наподобие Мерилин Монро, - которые сами по себе трансформировались в товар (commodified) и превратились в свои собственные образы". Аналогичные аспекты отмечает и Р.Барт ("Лицо Гарбо"). Подобная переориентация философии постмодернизма окончательно упраздняет какую бы то ни было возможность мыслительного движения в рамках субъект-объектной оппозиции - субъект-объектное отношение растворяется в игре дискурсивных кодов (см. Бинаризм). Это задает в постмодернистской системе отсчета специфическую артикуляцию бытия, субъекта и опыта: человек как носитель культурных языков (см. "Смерть субъекта") погружен в языковую (текстуальную) среду, которая и есть тот единственный мир, который ему дан, как пишет Р.Барт, если древние греки "взволнованно и неустанно вслушивались в шелест травы, в журчание источников, в шум ветра, одним словом - в трепет Природы, пытаясь различить разлитую в ней мысль", то "так и я, вслушиваясь в гул языка, вопрошаю трепещущий в нем смысл - ведь для меня, современного человека, этот язык и составляет Природу". В этом отношении, по Р.Барту, практически нет разницы, интерпретировать ли человека как стоящего "перед лицом мира" или как стоящего "перед лицом книги". Бодрийяр постулирует своего рода победу спекулятивного образа реальности над реальностью как таковой ("Злой демон образов"): образ "навязывает реальности свою имманентную эфемерную логику, эту аморальную логику по ту сторону добра и зла, истины и лжи, логику уничтожения собственного референта, логику поглощения значения", он "выступает проводником не знания и не благих намерений, а наоборот, размывания, уничтожения значения (события, истории, памяти и так далее)", в силу чего современная культура утрачивает живое ощущение жизни, реальное ощущение реальности. Все это заменяется С. реальности, с одной стороны, и С. ее переживания ("прохладное" осуществление наслаждения) - с другой. Соответственно феномен "объективности" оказывается в этом контексте "просто одной из форм воображаемого" (Р.Барт). Программное утверждение того обстоятельства, что единственной реальностью, представленной в языке, является сама реальность языка, реализующего себя во множащихся текстах, заставляет постмодернизм, расставляя точки над i, постулировать своего рода власть языка, формирующую мир соответствующего дискурса, не претендующего, однако, на статус референциональной онтологии. Онтология в качестве системно организованной категориальной матрицы для описания бытия вне его культурной ангажированности в принципе невозможна в постмодернистском контексте исчерпывающего (в смысле: исчерпывающего объект до дна) семиотизма. При таком подходе культурная универсалия бытия фактически совпадает с универсалией текста (так, Джеймисон говорит о "фундаментальной мутации самого предметного мира, ставшего сегодня набором текстов"). Таким образом, культура постмодерна задает особую артикуляцию мира, в рамках которого бытие предстает как жизнь языка (процессуальность плюральных игр означающего, осуществляющихся по имманентным внутриязыковым законам), понятая в качестве не просто самодостаточной, но исключительной реальности. Презумпция отказа от идеи референции (см. Означивание) в контексте концепции С. оборачивается презумпцией принципиальной семиотичности и, следовательно, вторичности данной человеку реальности. Постмодернистская рефлексия фундирована радикальной трансмутацией традиционного понимания культуры в качестве "зеркала мира": презумпция принципиального квазисемиотизма культуры постмодерна лежит в основе ее интерпретации современными исследователями (Дж.Вард, Д.Харвей и др.) в качестве "зеркала зеркал". В этом вторичном зеркале, заданном языком, значимыми, по оценке С.Беста, Д.Келлера, Д.Лиона и др., являются не объективные реалии, но претендующие на статус таковых интенции сознания к самовыражению, а текст, как пишет В.Лейч, оказывается "полем дифференцированных следов, касающихся его субъективного "я". Следовательно, по формулировке Р.Барта, сознание никоим образом не является "неким первородным отпечатком мира, а самым настоящим строительством такого мира". В этом контексте Б.Смарт оценивает когнитивную стратегию постмодернизма как переориентацию с "рассудка" как самодостаточной и абсолютной ценности к конструктивному "воображению". Самая кажущаяся непосредственность объекта оказывается сугубо вторичным конструктом, базирующимся на системе избранных аксиологических шкал и культурных приоритетов: по оценке Мерло-Понти, объект возможен лишь в результате семиотического усилия субъекта. Таким образом, согласно рефлексии Лиотара, парадигма постмодернизма зиждется на радикальном отказе от идеи первозданности, автохтонности, несконструированности культурного объекта. В этой ситуации единственная реальность, с которой имеет дело культура постмодерна, это "знаковая реальность" (Б.Смарт), "вербальная реальность" (Р.Виллиамс) или "гипер-реальность" (Д.Лион). Даже в рамках концепций социологически ориентированных мыслителей, относящих себя к методологии постмодернизма (Бауман, С.Бест, Дж.Ваттимо, Д.Келлер, Б.Смарт и др.) обнаруживается программный отказ от идеи реальности и полное исключение соответствующего понятия из концептуальных контекстов. (См. также Симулякр.)
М. А. Можейко

История философии. Грицианов

понятие постмодернистской философии, фиксирующее феномен тотальной семиотизации бытия вплоть до обретения знаковой сферой статуса единственной и самодостаточной реальности. В данном аспекте постмодернизм развивает заложенную модернизмом идею ‘крушения реальности’, — уже Э.Ионеско фиксирует соответствующий феномен применительно к вербальной сфере: ‘слова превращаются в звучащую оболочку, лишенную смысла:... и весь мир предстал передо мною в необычном свете, — возможно, в истинном своем свете, — как лежащий за пределами истолкований и произвольной причинности’. Понятие ‘С.’ выступает базовым термином в концепции С. у Бодрийяра, согласно которой ‘замена реального знаками реального’ становится лозунгом современной культуры, эволюционирующей от парадигмы ‘отражения реальности’ до маскировки ее отсутствия, и идущей дальше, достигая современного состояния, когда означающее ‘вообще не соотносится с какой бы то ни было реальностью’ (см. ПУСТОЙ ЗНАК). В сущности С. основана на культивации и экстраполяции на все сферы социальной жизни презумпции ‘пустого знака’, т.е. исходит из фундаментального ‘отрицания знака как ценности, из знака как реверсии и умерщвления всякой соотнесенности’. Бодрийяр предпринимает анализ процесса С., понятой как ‘порождение, при помощи моделей, реального без истока и реальности: гиперреального’. В рамках С. реальное как конструируемый продукт ‘не обязано более быть рациональным, поскольку оно больше не соизмеряется с некой идеальной негативной инстанцией. Оно только операционально. Фактически, это уже больше и не реальное, поскольку его больше не обволакивает никакое воображаемое. Это гиперреальное, синтетический продукт, излучаемый комбинаторными моделями в безвоздушное пространство’ (Бодрийяр). Рассматривая современность как эру тотальной С., Бодрийяр трактует в этом ключе широкий спектр социальных феноменов, демонстрируя их симуляционный характер в современных условиях: если власть выступает как С. власти, то и сопротивление ей не может не быть столь же симулятивным; информация не производит смысл, а ‘разыгрывает’ его, подменяя коммуникацию С. общения (‘пожирает коммуникацию’). С., таким образом, располагается ‘по ту сторону истинного и ложного, по ту сторону эквивалентного, по ту сторону рациональных отличий, на которых функционирует любое социальное’. Реальность в целом подменяется С. как гиперреальностью: ‘более реальное, чем само реальное — вот таким образом оно упраздняется’ (Бодрийяр). Не замечая свершившегося, культура, однако, продолжает ‘С. реального’; в качестве симптомов этого Бодрийяр констатирует ‘непомерное раздувание... знаков реальности. Непомерное раздувание вторичных истины, объективности и аутентичности... Бешеное производство реального и референтного..: такова симуляция в касающейся нас фазе’. Даже производство становится в этом контексте сугубо семиотичной сферой: как отмечается в исследованиях последних лет (С.Лаш, Бодрийяр, З.Бауман, С.Бест, Дж.Ваттимо, Р.Виллиамс, Д.Келлер, Д.Лион, Б.Смарт и др.), в современном обществе товары артикулируются, в первую очередь, не в аспекте своей потребительной или меновой стоимости, но в аспекте стоимости знаковой. В этом же ключе Джеймисон фиксирует квазисемиотизацию и феноменов художественной культуры: ‘звезд — наподобие Мерилин Монро, — которые сами по себе трансформировались в товар (commodified) и превратились в свои собственные образы’. Аналогичные аспекты отмечает и Р.Барт (‘Лицо Гарбо’). Подобная переориентация философии постмодернизма окончательно упраздняет какую бы то ни было возможность мыслительного движения в рамках субъект-объектной оппозиции — субъект-объектное отношение растворяется в игре дискурсивных кодов (см. БИНАРИЗМ). Это задает в постмодернистской системе отсчета специфическую артикуляцию бытия, субъекта и опыта: человек как носитель культурных языков (см. СМЕРТЬ СУБЪЕКТА) погружен в языковую (текстуальную) среду, которая и есть тот единственный мир, который ему дан, как пишет Р.Барт, если древние греки ‘взволнованно и неустанно вслушивались в шелест травы, в журчание источников, в шум ветра, одним словом — в трепет Природы, пытаясь различить разлитую в ней мысль’, то ‘так и я, вслушиваясь в гул языка, вопрошаю трепещущий в нем смысл — ведь для меня, современного человека, этот язык и составляет Природу’. В этом отношении, по Р.Барту, практически нет разницы, интерпретировать ли человека как стоящего ‘перед лицом мира’ или как стоящего ‘перед лицом книги’. Бодрийяр постулирует своего рода победу спекулятивного образа реальности над реальностью как таковой (‘Злой демон образов’): образ ‘навязывает реальности свою имманентную эфемерную логику, эту аморальную логику по ту сторону добра и зла, истины и лжи, логику уничтожения собственного референта, логику поглощения значения’, он ‘выступает проводником не знания и не благих намерений, а наоборот, размывания, уничтожения значения (события, истории, памяти и так далее)’, в силу чего современная культура утрачивает живое ощущение жизни, реальное ощущение реальности. Все это заменяется С. реальности, с одной стороны, и С. ее переживания (‘прохладное’ осуществление наслаждения) — с другой. Соответственно феномен ‘объективности’ оказывается в этом контексте ‘просто одной из форм воображаемого’ (Р.Барт). Программное утверждение того обстоятельства, что единственной реальностью, представленной в языке, является сама реальность языка, реализующего себя во множащихся текстах, заставляет постмодернизм, расставляя точки над i, постулировать своего рода власть языка, формирующую мир соответствующего дискурса, не претендующего, однако, на статус референциональной онтологии. Онтология в качестве системно организованной категориальной матрицы для описания бытия вне его культурной ангажированности в принципе невозможна в постмодернистском контексте исчерпывающего (в смысле: исчерпывающего объект до дна) семиотизма. При таком подходе культурная универсалия бытия фактически совпадает с универсалией текста (так, Джеймисон говорит о ‘фундаментальной мутации самого предметного мира, ставшего сегодня набором текстов’). Таким образом, культура постмодерна задает особую артикуляцию мира, в рамках которого бытие предстает как жизнь языка (процессуальность плюральных игр означающего, осуществляющихся по имманентным внутриязыковым законам), понятая в качестве не просто самодостаточной, но исключительной реальности. Презумпция отказа от идеи референции (см. Означивание) в контексте концепции С. оборачивается презумпцией принципиальной семиотичности и, следовательно, вторичности данной человеку реальности. Постмодернистская рефлексия фундирована радикальной трансмутацией традиционного понимания культуры в качестве ‘зеркала мира’: презумпция принципиального квазисемиотизма культуры постмодерна лежит в основе ее интерпретации современными исследователями (Дж.Вард, Д.Харвей и др.) в качестве ‘зеркала зеркал’. В этом вторичном зеркале, заданном языком, значимыми, по оценке С.Беста, Д.Келлера, Д.Лиона и др., являются не объективные реалии, но претендующие на статус таковых интенции сознания к самовыражению, а текст, как пишет В.Лейч, оказывается ‘полем дифференцированных следов, касающихся его субъективного ‘я’. Следовательно, по формулировке Р.Барта, сознание никоим образом не является ‘неким первородным отпечатком мира, а самым настоящим строительством такого мира’. В этом контексте Б.Смарт оценивает когнитивную стратегию постмодернизма как переориентацию с ‘рассудка’ как самодостаточной и абсолютной ценности к конструктивному ‘воображению’. Самая кажущаяся непосредственность объекта оказывается сугубо вторичным конструктом, базирующимся на системе избранных аксиологических шкал и культурных приоритетов: по оценке Мерло-Понти, объект возможен лишь в результате семиотического усилия субъекта. Таким образом, согласно рефлексии Лиотара, парадигма постмодернизма зиждется на радикальном отказе от идеи первозданности, автохтонности, несконструированности культурного объекта. В этой ситуации единственная реальность, с которой имеет дело культура постмодерна, это ‘знаковая реальность’ (Б.Смарт), ‘вербальная реальность’ (Р.Виллиамс) или ‘гипер-реальность’ (Д.Лион). Даже в рамках концепций социологически ориентированных мыслителей, относящих себя к методологии постмодернизма (Бауман, С.Бест, Дж.Ваттимо, Д.Келлер, Б.Смарт и др.) обнаруживается программный отказ от идеи реальности и полное исключение соответствующего понятия из концептуальных контекстов. (см. также СИМУЛЯКР .)

Современная западная философия

СИМУЛЯЦИЯ. Хотя понятие С. встречается уже в 60-х годах в работах Р. <<Барта>> и Анри Лефевра, его активное использование справедливо связывается с именем <<Бодрийара>>. Последний вывел термин С. за рамки кибернетики (где оно означало моделирование и имитацию реальности), применив для критического анализа современного индустриального общества. Развитие современных технологий ведет, по Бодрийару, к радикальному изменению статуса знака. Благодаря тотальности процессов обмена, с одной стороны, и массовому распространению телевидения, видео и компьютеров, с другой, знаки перестают быть репрезентацией некой внешней им реальности. Современный мир - мир бесконечной циркуляции знаков, где уже нельзя с точностью указать на стоящий за знаком референт, закрепить за «означающим» определенное «означаемое». (Такие знаки Бодрийар называет «симулякрами».) С развитием все новых медиальных техник знаки «поглощают» собой объекты и создают гиперреальность, в которой грань между «реальным» и «имагинативным» (воображаемым) окончательно размыта.

Большой юридический словарь

ложное изображение болезни или отдельных ее симптомов либо умышленное преувеличение признаков имеющегося заболевания (последний случай именуется аггравацией в отличие от С. в точном смысле). Совершается из корыстной или иной личной заинтересованности (получение пособия по нетрудоспособности, уклонение от воинской службы). Законодательство РФ устанавливает уголовную ответственность за С., если она является способом уклонения от обязанностей военной службы (ст. 339 УК РФ).

Если вы желаете блеснуть знаниями в беседе или привести аргумент в споре, то можете использовать ссылку:

будет выглядеть так: СИМУЛЯЦИЯ

будет выглядеть так: Что такое СИМУЛЯЦИЯ