ПРОМЕТЕЙ

Большая советская энциклопедия (БЭС)

        в древнегреческой мифологии титан (См. Титаны), защитник людей от произвола богов. По древнейшей версии мифа, П. похитил с Олимпа огонь и передал его людям, за что по приказу Зевса был прикован к скале и обречён на непрекращающиеся мучения: прилетавший каждый день (или через день) орёл расклёвывал у П. печень, которая снова отрастала. Эти муки, по различным античным источникам, длились от нескольких столетий до 30 тыс. лет, пока Геракл не убил стрелой орла и не освободил П. В трагедии Эсхила «Прометей прикованный» к мотиву похищения огня прибавилось изображение П. как первооткрывателя всех культурных благ, сделавших возможными достижения человеческой цивилизации: П. научил людей строить жилища и добывать металлы, обрабатывать землю и плавать на кораблях, обучил их письму, счёту, наблюдению за звёздами и т.д. Казнимый за любовь к людям, П. Эсхила бросает смелый вызов Зевсу и готов, невзирая на страшные муки, отстаивать свою правоту. К. Маркс назвал эсхиловского П. «... самым благородным святым и мучеником в философском календаре» (Маркс К. и Энгельс Ф., Из ранних произведений, 1956, с. 25). Гуманистические черты образа бунтаря-мученика П. получили развитие в поэзии (Дж. Байрон, П. Б. Шелли, Н. П. Огарёв, Т. Шевченко и др.), а также в музыке (Ф. Лист, А. Н. Скрябин и др.) и изобразительном искусстве (Тициан, Ф. Г. Гордеев и др.). В произведениях Кальдерона, Гёте, Бетховена нашла отражение позднеантичная версия мифа о П. — создателе первых людей, вылепленных им из земли и наделённых сознанием.
         Лит.: Нусинов И. М., История образа Прометея, в его книга: История литературного героя, М., 1958; Sechan L., Le mythe de Promethee, P., 1951; Trousson R., Le theme de Promethee dans la litterature euro-peenne, t. 1—2, Gen., 1964.
         В. Н. Ярхо.

Мультимедийная энциклопедия

("предвидящий"), в греческой мифологии, сын титана Иапета от Фемиды или морской нимфы Климены. Благодетель смертных, которых он защищал от Зевса, когда тот задумал истребить человечество и создать новую, лучшую расу. Прометей обучил людей ремеслам и похитил для них с небес огонь. Хотя он поддерживал Зевса в битве с титанами, бог наказал Прометея за помощь людям, приковав к скале в Кавказских горах. Каждый день орел клевал его печень, а за ночь печень отрастала снова, что превращало пытку в бесконечное мучение. Прометей мог освободиться, если бы раскрыл Зевсу свой секрет, заключавшийся в том, что сыну богини Фетиды суждено превзойти могуществом своего отца. Однако Прометей отказался выдать тайну и был освобожден много поколений спустя Гераклом. По другой версии, Прометей в конце концов сообщил Зевсу тайну сына Фетиды, после чего был освобожден.

Современная Энциклопедия

ПРОМЕТЕЙ, в греческой мифологии титан, похитивший у богов с Олимпа огонь и передавший его людям. По приказу Зевса был прикован к скале и обречен на муки: прилетавший каждый день орел расклевывал его печень, отраставшую снова за ночь. Геракл освободил Прометея, убив орла. Прометей - один из вечных образов, символ мученика и страдальца, пожертвовавшего собой ради человеческого рода; наряду с героической (Эсхил, Гесиод) в античности бытовала трактовка Прометея, как хитрого обманщика богов, не рассчитавшего возможных последствий своих благих намерений для человека (Гораций). Миф о Прометее получил широкое отражение в литературе (Вольтер, И.В. Гете, Дж. Байрон, П.Б. Шелли, Л. Мештерхази), изобразительном искусстве, музыке (Л. Бетховен, А.Н. Скрябин).

В. Д. Гладкий. Древний мир. Энциклопедический словарь

ПРОМЕТЕЙ — в греч. миф. сын титана Иапета, двоюрод. брат Зевса. Мать П. — океанида Климена, братья — Менетий (сброшен Зевсом в тартар после титаномахии), Атлант (в наказание поддерживает небесный свод), Эпиметей (супруг Пандоры). Среди детей П. Девкалион (сын П. и Пандоры), супруг Пирры (дочери Эпиметея и Пандоры). Согл. ряду источ., П. как древнейшее божество сам вылепил первых людей из земли и воды, да еще создал их смотрящими в небо, по подобию богов. Увидев, что все животные заботливо всем снабжены, а человек «наг и не обут, без ложа и без оружия», П. крадет «премудрое умение Гефеста и Афины вместе с огнем, потому что без огня никто не мог бы им владеть или пользоваться» (так в виде огня, украден. им из мастерской Гефеста и Афины, П. дарует человечеству технич. прогресс). Согл. Эсхилу, «все иск-ва у людей от П.», причем оказывается, что П. наделил разумом слепых, жалких людей, живших, как муравьи в пещерах, научил их строить дома, корабли, заниматься ремеслами, носить одежды, считать, писать и читать, различать времена года, приносить жертвы богам и гадать. П. — это древ. культурный герой, идущий ради своих подопечных на обман Зевса, на открытую дерзость и страдание. Даже введение обычая приносить богам в кач-ве пожертвования не лучшие куски мяса, а кости, покрытые жиром — заслуга П., обманувш. Зевса в Меконе, когда устанавл. жертв. ритуал, а значит, и взаимоотнош. богов и людей. Хар-рно, что Зевс, разгадавший обман П., допустил его, чтобы иметь повод наказать людей и П. В результате Зевс лишает людей огня, П. в свою очередь, опять-та-ки обманом, добывает его, но теперь П. подстерегает гл. наказание: он прикован к горам Кавказа в пределах Скифии, где орел выклевывает ему печень, ежедневно вырас-тающую вновь. В Афинской академии был жертвенник П.; от него начинался бег до города через Керамик с зажжен. факелами, к-рые бегуны должны были сохранить горящими. В Афинах проходили празднества в честь П., справляе-мые ежегодно горшечниками, чьим покровителем был П. Они устраивали бег с факелами, зажжен. от жертвенника П. в академии. Однако бег с факелами был и в честь Афины на панафинеях и Гефеста на Гефестиях.

Орфографический словарь Лопатина

Промет`ей, Промет`ей, -я

Толковый словарь Ефремовой

[Прометей]
м.
Один из титанов, похитивший огонь у богов с Олимпа и научивший простых людей пользоваться им, за что - по приказу Зевса - был прикован к скале и обречен на постоянные муки (в древнегреческой мифологии).

Толковый словарь Ефремовой

[прометей]
м.
Отважный человек, совершивший ради людей что-л. важное, полезное и нередко опасное.

Имя собственное в русской поэзии 20 в

(в др.-греч. мифологии - сын титана Иапета и Климены; П. похитил огонь и принес его в дар людям, за что был прикован к скале на вечные мучения; П. был спасен Гераклом, убившим орла, клевавшего печень Прометея) В святых дубравах Прометея Седые смотрятся олени. В зеркалах моря, сиротея, С селедкой плавают тюлени. (об Астрахани) Хл913 (245); То был ряд усыпальниц, в завесе Заметенных снегами путей За кулисы того поднебесья, Где томился и мерк Прометей. П931 (I,408); Где связанный и пригвожденный стон? Где Прометей - скалы подспорье и пособье? А коршун где - и желтоглазый гон Его когтей, летящих исподлобья? ОМ937 (233.2); Я б поднял брови малый уголок И поднял вновь и разрешил иначе: Знать, Прометей раздул свой уголек, - Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу! ОМ937 (311)

Литературная энциклопедия

образ античной мифологии, занявший выдающееся место в мировой лит-ре. Миф о П. впервые фиксировал Гезиод (см.) в своих поэмах «Труды и дни» и «Теогония». Согласно Гезиоду «изворотливый умом Прометей обманул» Зевса, обделив его при разделе быка, за это отец богов «измыслил людям гнетущую печаль», отняв у них огонь. Но П. похитил огонь и принес его людям в пустом тростнике. Тогда разгневанный Зевс создал женщину Пандору, распространившую на земле зло и несчастия, самого же П. приковал к скале и заставил орла выклевывать ему печень. Впоследствии Геракл (с согласия Зевса) убил орла и освободил П. Этот миф послужил основанием для огромной лит-ры, посвященной разработке образа П. — небожителя, друга людей, восставшего против Зевса и принявшего бесконечные муки во имя освобождения человечества. Буржуазные ученые сравнительно-исторической школы связывали античный миф о П.
315 с существовавшими на Кавказе уже в глубокой древности сказаниями о прикованном к Кавказским горам богатыре, при этом они ссылались на то, что и согласно античному мифу П. прикован к вершинам Эльбруса или вообще в Кавказских горах (см. Алексей Веселовский, Прометей в кавказских легендах и мировой поэзии, «Этюды и характеристики», М., 1907). Имеется однако очень много оснований, чтобы поставить под сомнение гипотезу о миграции мифа о Прометее с Кавказа в античный мир. Уже по Гезиоду П. — извечный друг людей. Между тем во всех вариантах древнейших кавказских сказаний о великанах, прикованных к горам (см. Вс. Миллер, Кавказские предания о великанах, прикованных к горам, «ЖМНП», 1883, январь), прикованный богатырь — царь, обидчик людей, наказанный богом за его насилия над людьми. Таков Амран из осетинской легенды, к-рый сам о себе рассказывает, что он «был насильник, не давал покою людям на земле, спорил с божьими дзуарами (ангелами, духами) и даже бога самого ни во что не ставил»; таков Рокапий из грузинской легенды, освобождение к-рого было бы концом мира, и др. Общее с греческим мифом о П. во всех этих легендах лишь то, что пред нами Титан, вступивший в единоборство с богом. Известное родство имеется в описании судьбы Титана. Однако в то время как в эллинской легенде скованный Титан выступает как начало добра, в кавказской легенде он — начало злое. Отсюда ясно, что мы тут имеем дело не с странствующим мотивом, видоизмененным на эллинской почве, как то думали представители историко-сравнительной школы. Это два весьма различных друг от друга образа, возникших на различной социальной базе и потому столь отличных по характеру проблем, по мотивировке конфликта между Титаном и богом. Кавказский миф остается в кругу борьбы с социальным злом, тогда как эллинский ставит также проблемы борьбы человека с природой. В эллинском мифе П. восстает против всесильного, но жестокого бога, в кавказском мифе всесильный и милосердный бог укрощает жестокого насильника. Ясно, что кавказский миф создан порабощенным народом, возлагавшим все свои надежды об облегчении своей участи на бога — «единственного заступника обиженных». Недаром в одной из поздних кавказских легенд Христос присутствует при том, как заковывают насильника. Эллинский же миф вырос из практики народа, неоднократно восстававшего против своих поработителей, выдвигавшего из своей среды героических бунтарей. Вся античная, а затем более поздняя общеевропейская лит-ра о П. пошла по линии усложненной и углубленной разработки эллинского понимания мифа о П. как бунте добра против зла, творческого разума против стихии природы. Из греческих произведений до нас дошла только трагедия Эсхила (см.) «Прикованный Прометей», составляющая среднюю часть его трилогии о П. Первая часть этой трилогии совершенно погибла, сохранились отдельные отрывки последней части — «Освобожденный
316 Прометей». Вторая, сохранившаяся часть начинается тем, что Власть приводит Гефеста и велит ему заковать П. за то, что он похитил огонь и подарил его людям, за то, что научил людей ремеслам. Так. обр. П. пострадал за то, что помог людям преодолеть стихию природы, овладеть ее силами. Однако у Эсхила проблема борьбы с природой самым теснейшим образом связана с социальной борьбой. Здесь сказывается огромный опыт политической и социальной борьбы его родины. Трагедия Эсхила насыщена большими политическими страстями. Эсхил оперирует богатым опытом сложного диференцированного политического организма, живущего напряженной общественной жизнью. Все его образы воплощают в себе те или иные характерные черты общественной психики. Из этой сложной социально-политической обстановки вырастает образ Прометея, великого бунтаря, мыслителя, гордого и сильного своей волей и умом, покровителя и друга человеческого рода. Трагедия Эсхила пронизана противоречием между его симпатиями к Прометею и верой в божественный характер олимпийской иерархии. Зевс для Эсхила не миф, а бог. Однако проблема П. у Эсхила шире старого, связанного с Олимпом религиозного сознания. Прометей выступает прежде всего как образ великого протестанта, гордого, неустрашимого борца, внутренне свободной и независимой личности. Он — великий гуманист, остро чувствующий печаль страждущих, в том числе порабощенность человека природой. Человеколюбие сливается у П. со свободолюбием. Он не приемлет мир раболепствующих перед Зевсом, покорных его тирании. Счастливый человек для П. немыслим вне гордого и независимого человека. Только через это гордое величие независимого духа получают глубокую осмысленность те блага, которые П. приносит человеку ценой своих трагических мук. П. сделал людей разумными, способными к мышлению, он научил их ремеслам, судоходству, науке чисел и грамоте, дал им творческую память и пр. Но все это для П. значимо не только потому, что облегчает человеческий удел, но и потому, что ограничивает власть Зевса над людьми. Однако ограниченное античное религиозное сознание Эсхила, помноженное на опыт рабовладельческого строя, не позволило еще ему сделать людей активными участниками той борьбы, которую П. поднял в их же интересах. Люди ограничиваются лишь скорбным сочувствием страданиям П. Человеческая немощь выступает как категория, извечно им присущая и вовек непреходящая. Поэтому П. в свои великие дары людям включает то, что он «смертных от предвидения избавил, слепые в них поселил надежды». Эти дары изобличают пессимистическую струю в сознании эллинских трагиков V в. В Гезиодовых записях о П. не содержится никакого намека на подобный дар П. людям. Однако пессимизм Прометея насчет судьбы человека не только не лишает его воли к героическим деяниям, но, наоборот, увеличивает его жажду облегчить человеческий удел.
317 Противоречия между симпатиями Эсхила к П. и его почитанием Зевса сказались с особой силой на последней части трилогии, к-рая заканчивалась, насколько можно судить по сохранившимся фрагментам, тем, что Геракл освобождает П. с согласия Зевса. Тема П. нашла свою дальнейшую разработку в римской лит-ре. Овидий (см.) в «Метаморфозах» (кн. I, гл. II) рассказывает, что, после того как все живые существа были созданы, П., смешав землю с водой, создал человека по подобию богов. Но в то время как все живые существа были созданы с головами, направленными к земле, П. создал человека с головой, направленной к небу, и со взглядом, устремленным к звездам. Мотив о том, что П. не только облагодетельствовал, но и создал человека, стал впоследствии центральным во многих произведениях о П. Если у Овидия мы находим еще наивное продолжение Гезиодова мифа, то у сатирика Лукиана (см.) мы уже сталкиваемся с сатирическим снижением этого мифа. Спор П. и Гермеса у Лукиана представляет собой образец софистического искусства, где торжество П. над Зевсом не столько моральное, сколько риторическое. В основе этого снижения образа Прометея Лукианом лежит признание, что едва ли человеческий род достоин величественного героизма титана. Проблема противоречия между героизмом и жертвенностью и моральным величием П., с одной стороны, и жалким человеческим родом с его аморальностью — с другой, была поставлена также Платоном в его диалоге «Протагор». Образ П. в средневековой лит-ре получил истолкование как образ предшественника Христа. Так, один из отцов церкви Тертуллиан говорит о П. как кавказском распятии и дважды повторяет, говоря о Христе, — «вот доподлинный Прометей». П. как предшественник Христа, как искупитель истолковывался и в испанской религиозной драме XVII в. Но христианское истолкование слишком шло вразрез со всей сущностью П., и средневековая лит-ра не оставила ни одного значительного произведения о П. Расцвет лит-ры о П. наступает с середины XVIII и в начале XIX вв. Образом П. заинтересовываются Вольтер, Гёте, Байрон, Шелли, Леопарди, Лонгфелло, Альфред де Мюссе и др. Французские классики, обращаясь к античной древности, миновали тему П. Образ великого бунтаря против неограниченной власти, небожителя, образ героического заступника за угнетенное человечество был глубоко антагонистичен лит-ре, к-рая в основном служила возвеличению абсолютизма. Этой темой однако заинтересовываются в XVIII в., ей и посвящена пятиактная опера Вольтера (см.) «Пандора». «Пандора» Вольтера проникнута
318 чувством большой веры в торжество добра, но великий богоборец, вековечный бунтарь П. до крайности снижен. П., по Вольтеру, предоставляет Титанам, помогающим ему в борьбе с Зевсом, власть над небесами, сам же он ограничивается счастьем с Пандорой. Общая социально-политическая умеренность Вольтера не давала ему понять и раскрыть все те глубинные проблемы, к-рые были заложены в мифе о П.
Иллюстрация: Флаксман. Иллюстрация к трагедии Эсхила «Прометей»
Наиболее глубоким и значительным памятником в лит-ре нового времени о П. остается «Прометей» (Prometheus, 1773—1774) Гёте (см.). П. у Гёте отказывается признать безграничность силы и власти богов, ибо он знает, что и они зависят от власти рока и времени. Он отказывается стать соучастником власти Олимпа. Он этой ограниченной власти предпочитает свой безграничный творческий труд. Он — ваятель, в своих творческих созданиях он находит свой «всецельный мир». Творческая мысль, творческий труд — вот где источник бесконечного счастья, бесконечной силы человека. Но само утверждение творчества лежит через великую скорбь. Однако это сознание не ввергает П. в пессимизм, а, наоборот, наполняет его верой в свое творчество: «Людей ваяю, по образу ваяю моему, род, мне подобный, — страдать, скорбеть, усладу знать и радость, о тебе-ж и не думать, как я!» «Прометей» Гёте остался незаконченным. Гёте писал «Прометея» в молодые годы, в годы расцвета «Бури и натиска». Надо думать, что в те годы Гёте никак не завершил бы «Прометея» примирением с Юпитером. Да и слишком чуждо примирение тому образу П., к-рый Гёте дал в осуществленной им части трагедии. Но одной из причин, почему Гёте не закончил своего «Прометея», было то, что уже и тогда Гёте едва ли знал, какое разрешение дать бунту П., тем более что в произведении имеется
319 весьма явственный намек на пессимистическое по существу разрешение конфликта П. Минерва превращает статуи П. в живых людей. Возмущенный Меркурий рассказывает об этом Юпитеру как об акте измены Минервы. Но Юпитер успокаивает Меркурия. Поступок Минервы не приведет к торжеству П., а лишь «рабов моих громаду сей род червей умножит». Утверждением революционного оптимистического начала П. является образ П., созданный Байроном. Мотивы прометеизма пронизывают все творчество Байрона (см.). Образы Манфреда и Каина чрезвычайно родственны П. В соответствии с опытом «Века разума» Байрон в своем стихотворении «Прометей» подставляет под традиционный символ огня разум; обращаясь к П., он говорит: «Твое святое преступление в том, что ты был добра пророк... и человека дух унылый доверием к разуму поднял». Байрон лишает П. пессимистических черт Манфреда. Стихотворение «Прометей» проникнуто глубоким оптимизмом, верой в осмысленность прометеевых страданий, в торжество героической воли. Эта вера еще более углублена у Шелли (см.). В своей лирической драме «Освобожденный Прометей» (Prometheus unbound, 1820) в отличие от многих своих предшественников, писавших о П., Шелли окружает П. преимущественно теми, кто является носителем того или другого светлого начала, теми, кто пусть с меньшей силой и без дерзновения П., но все же всегда стремится, как и П., к добру и справедливости. Его П. знаменует собой завершенную волю к победе добра, муки П. приводят к торжеству гармонии добра и красоты. Даже враги П. осознают его великую правду и справедливость. Все века внимают его торжеству. Освобождение П. — в совершенном уничтожении самого противоречия взаимно исключающих друг друга начал, добра и зла, света и тьмы. Его освобождение — в торжестве мировой гармонии, в вечном торжестве добра и света, не знающих больше своих противоположностей. «Освобожденный Прометей» Шелли — последнее великое произведение досоциалистической лит-ры, посвященное образу П. После Шелли появился еще целый ряд произведений, посвященных П., но все они уже изобличают закат буржуазной мысли, эпигонское бессилие понять величие античного мифа, жалкое стремление снизить великий образ до своего уровня. Так напр. Эдуард Кине в своей драме «Прометей» (Promethee, 1838) превратил П. в заурядного предтечу Христа, к-рого архангелы Михаил и Гавриил вводят в лоно христианской церкви. А швейцарский модернистский, несколько запоздалый ницшеанец Шпителер в своем «Прометее» сделал П. отшельническим сверхчеловеком. Ту же неспособность понять этот образ показывали и столь разнообразные и далекие друг от друга поэты погибающих классов, как Леопарди (см.) в своем «Споре Прометея» (La scommessa di Prometeo) или Вяч. Иванов в своем «Прометее», и неудивительно, что так чужд был образ Прометея поэтам классов, вся социальная практика которых является отрицанием прометеевых начал.
320 Библиография: Weiske B. G., Prometheus und sein Mythenkreis, Lpz., 1842; Holle C., Die Prometheussage, Berlin, 1879; Kuhn A., Die Herabkunft des Feuers und des Gottertranks, 2 Abdr., Gutersloh, 1886; Preller L., Griechische Mythologie, Bd I, 4 Aufl., bearb. von C. Robert, Berlin, 1894; Bapp K., Prometheus, «Lexikon der griechischen und romischen Mythologie», hrsg. v. W. H. Roscher, Bd III, Lpz., 1909; Mann O., Der Prometheusmythus in der modernen Dichtung, Progr., Frankfurt a/O., 1878; Walzel O., Das Prometheussymbol von Shaftesbury bis zu Goethe, 2 Aufl., 1932; Веселовский А., Этюды и характеристики. См. также библиографию к статьям «Эсхил», «Гете», «Шелли». И. Нусинов

Энциклопедия литературных героев

ПРОМЕТЕЙ (греч. предвидящий, провидец)
1.
герой трагедии Эсхила (525-456 гг. до н.э.) «Прометеи прикованный» (год сочинения и постановки трагедии неизвестен; авторство Эсхила расценивается как гипотетическое). В греческой мифологии П.- сын титана Налета и океаниды Климены, двоюродный брат Зевса. Похитив огонь, П. приносит его людям, за что Зевс приказывает приковать П. к горам Кавказа, чтобы ежедневно орел пожирал его печень, вырастающую в течение ночи. Пытку прекращает Геракл, убивающий орла. К мифу о П. в античные времена обращались философы, поэты, ваятели, предлагая разные воплощения этого героя и различные его истолкования. В Афинах существовали специальные празднества - «прометейи». П. прославляли как бога, который принес людям ремесла, грамоту, культуру, и осуждали (например, Гесиод), усматривая в нем причину всех бед и несчастий, преследующих род человеческий. В трагедии Эсхила П.- герой, дерзнувший противопоставить себя самодержцу Зевсу из-за любви к человеку. Величие этого подвига подчеркивается тем, что провидец П. знал о грядущем наказании, о муках, ему предназначенных, а следовательно, выбор его был осознанным. П. Эсхила, оставаясь равным богам («Глядите все, что боги богу сделали!»), в то же время испытывает все, что присуще человеку, - и боль, и страх. Но он находит в себе мужество противостоять слугам Зевса, Власти и Силе. Эсхил создал образ титанической личности, для которой нравственная свобода выше физических страданий, а счастье человечества выше собственного горя. П. не раскаивается в содеянном и не дает врагам повода для злорадства: даже стонать он позволяет себе лишь тогда, когда рядом никого нет. Благодаря всем этим качествам П. на века стал символом самопожертвования, примером борца за благо людей, за их право свободно мыслить и достойно жить. «Убить меня все же не смогут!» - восклицает в завершении трагедии П., унаследовавший от матери дар пророчества. Фраза оказалась действительно провидческой: благородный образ богоборческого героя был увековечен не только в литературе (Кальдерой, Вольтер, Шелли, Байрон, Гете, Кафка, А.Жид и др.), но и в музыке (Лист, Бетховен, Скрябин), в изобразительном искусстве, начиная с греческой вазописи и помпей-ских фресок и затем в полотнах Рубенса, Тициана, Карраччи, Пьеро ди Козимо и др. Этическая философия Эсхила, сопряженная с его богатейшей поэтикой, позволила великому трагику создать убедительный образ мученика во имя идеи, который терпел казнь несколько тысячелетий. Одновременно Эсхил на более высоком уровне развил миф о П.- создателе людей: в «Прометее прикованном» герой через подаренные им науки (строительство, письмо, счет, кораблеплавание, врачевание и т.д.) совершенствует не только тела, но и души людей. По выражению Байрона, единственным преступлением П. было то, что он хотел «облегчить страдания людей». П. не только бросил вызов Зевсу, но и доказал Олимпу, что его имя справедливо переводится на все языки не только как «провидец», но и как «попечитель».
Лит.: Kerenyi К. Prometheus... Z., 1946; Sechan L. Le mythe de Promethee. P., 1951; Ярхо В. Эсхил. М., 1958; Trousson R. Le theme de Promethee dans la lit-terature europeenne. Gen., 1964; Лурье С.Я. Скованный Прометей
//Лурье С.Я. Античное общество. М., 1967.
И.А.Панкеев
2.
В русской литературе образ П. впервые появляется у М.В.Ломоносова в стихотворном «Письме о пользе стекла» (1752). Здесь П. показан как титан науки, ставший жертвой людского невежества. П., по Ломоносову, одарил людей не огнем как таковым: он дал им увеличительное стекло, концентрирующее солнечные лучи и превращающее их в пламя. Однако «невежд свирепых полк на знатны вымыслы сложил неправый толк».
Образ П. часто возникает в русской поэзии XIX в. (Баратынский, Кюхельбекер, Бенедиктов, Полонский, Шевченко и др.), где он символизирует идею свободы, олицетворяет собой подвиг, столь же возвышенный, сколь и безрассудный. Встречается этот образ и в советской поэзии, служа метафорой социалистических преобразований и в частности - электрификации. Так, белорусский поэт Якуб Колас интерпретирует огонь П. как «лампочку Ильича», а грузинский писатель Р.Гветадзе напрямую отождествляет античного титана со Сталиным, который «дал народам пламя Прометея». Писательница Г.И.Серебрякова в романе «Прометей» описывает жизнь К.Маркса. (Ср. сочинение А.Моруа «Прометей, или Жизнь Бальзака».) Все эти метафоры и аллегории не связаны с литературным героем как таковым. Собственно же литературным (драматическим) героем, объективированным в повествовании (действии), П. выступает в трагедии Вяч.И.Иванова «Прометей» (перв. редакция под названием «Сыны Прометея» - 1914, вторая - 1919). В трагедии поэта-символиста обращает внимание отсутствие цивилизаторского пафоса, свойственного многим разработкам мифа о П., начиная с Эсхила, герой которого пострадал несправедливо и, по словам Иванова, заплатил за свое чрезмерное человеколюбие. У самого Вяч.Иванова П. выражает «отрицательное самоопределение титанического существа», разрушающее всеединство бытия.
В трагедии используются основные сюжетные обстоятельства мифа: похищение огня, которым П. одаряет сотворенных им людей. В отличие от традиционных толкований, где огонь выступал символом сознания, у Иванова он выражает свободу. Передав людям огонь, П. делает их свободными и рассчитывает употребить их свободу в войне против олимпийских богов, чтобы потом «единым стать над всем главой»,- замысел, вполне созвучный намерениям Тантала из трагедии Иванова (1904).
Для поэта и мыслителя, автора «Эллинской религии страдающего бога», всем своим сознанием погруженного в античную культуру, были чужды модернизированные Прометеи нового времени. Это позволило, несмотря на сюжетные вольности, дать, по оценке А.Ф.Лосева, «глубоко античное» прочтение мифа,- отнюдь не безразличное к духовным коллизиям современности, но лишенное аллегоризма и метафоричности, посредством которых «серебряный век» воскрешал эллинство. Поэтому для Иванова были существенны некоторые моменты мифа, казавшиеся другим авторам слишком филологическими. П.- титан, божество хтоническое, для которого «непрочны и новы
//Олимпийские троны;
//Древний хаос в темнице - святей». В этом контексте восстание П. против Зевса приобретает онтологическое значение. Однако «отрицательное самоопределение» титанизма в том и выражается, что вовлекает все сущее в разлад и войну, а в конечном счете уничтожает собственных носителей. Огонь П., давший людям свободу, оказывается «семенем распри». Юноша Архат убивает своего брата Архемора, завидуя, что П. назначил того огненосцем. Кровь, пролитая «первенцами губительной свободы», начинает череду смертей, и скоро разгорается «война со всеми всех: земли с богами, и богов с людьми».
П. убежден: «Ко благу все!», ибо «не мир мне надобен, а семя распри». Однако распря затрагивает и его: люди ополчаются на П., переходят на сторону Зевса, готовы присягнуть коварной Пандоре и в развязке трагедии «безмолвствуют» (реминисценция знаменитой пушкинской ремарки из «Бориса Годунова»), когда демоны Кротос и Бия заключают П. под стражу.
Финал трагедии, казалось бы, повторяет развязку «Тантала»: Зевс сокрушил мятежника и примерно его наказал. Однако если мятеж Тантала остался без последствий, то «социальный эксперимент» П. достиг цели. Земля заселена сынами П., преисполненными «алчности к действию при бессилии к творчеству» (комментарий Иванова). В силу этой алчности «прометеизма» они убивают друг друга, и оттого сами избирают для себя смертную участь.
Лит.: Лосев А.Ф. Мировой образ Прометея
//Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; Стахорский С.В. Вячеслав Иванов и русская театральная культура начала XX в. М., 1991.
С.В.Стахорский

Теософский словарь

(Греч.) Греческий логос; тот, кто, принесением на землю божественного огня (разума и сознания), наделили людей рассудком и умом. Прометей есть эллинский вариант наших Кумар или Эго, тех, которые, воплотившись в людей, превратили их в латентных богов вместо животных. Боги (или Элохим) были разгневаны на людей за то, что те стали "как один из нас" ("Бытие", III, 22) и познали "добро и зло". Поэтому мы в каждой религиозной легенде видим этих богов наказывающими человека за его желание знать. В греческом мифе, за похищение огня, который он принес людям с Неба, Прометей, по приказу Зевса, был прикован к скале Кавказских Гор.

Если вы желаете блеснуть знаниями в беседе или привести аргумент в споре, то можете использовать ссылку:

будет выглядеть так: ПРОМЕТЕЙ

будет выглядеть так: Что такое ПРОМЕТЕЙ