 |
 |
|
 |
|
|
ФЕДОТОВ ГЕОРГИЙ ПЕТРОВИЧ |
| Мультимедийная энциклопедия |
| (1886-1951), русский историк, философ, публицист. Родился 1 октября 1886 в
Саратове. В биографии и духовной эволюции Федотова немало характерного для
судеб многих российских интеллигентов начала века. Провинциальный быт
небогатой дворянской семьи (Саратов, затем Воронеж), пережитое уже в
гимназические годы увлечение марксизмом, в 1904-1910 участие в социал-
демократическом движении, аресты, ссылки, жизнь в эмиграции. В дальнейшем,
однако, Федотов отходит от революционной деятельности. Окончательно
определяется круг его научных интересов - средневековая история (окончил в
1912 историко-филологический факультет Петербургского университета, где
был учеником известного медиевиста И.М.Гревса). В 1917-1924 Федотов
преподавал историю Средних веков в Саратовском университете, работал
переводчиком в частных издательствах Петрограда, участвовал в деятельности
религиозно-философского кружка. С 1925 в эмиграции (Берлин, затем Париж).
В 1926-1940 - профессор Православного богословского института в Париже. В
1931-1939 редактировал журнал "Новый Град". Вскоре после оккупации Франции
нацистами эмигрировал в США. С 1943 был профессором Свято-Владимирской
православной семинарии в Нью-Йорке, много сил отдавал публицистике (прежде
всего в "Новом журнале").
Еще в России Федотов опубликовал ряд исследований, посвященных
европейскому Средневековью: "Письма" Бл.Августина (1911), Боги подземелья
(1923), Абеляр (1924), Феодальный быт в хронике Ламберта Ардского (1925).
В центре историко-культурных исследований Федотова в эмиграции оказывается
преимущественно духовная культура средневековой Руси: Св.Филипп Митрополит
Московский (1928), Святые Древней Руси (1931), Стихи духовные (1935),
Русское религиозное сознание: христианство в Киевской Руси, 1946).
Существенное место в творческом наследии Федотова занимает философская
эссеистика (более 300 статей). Философия истории и культуры Федотова имела
религиозно-метафизические основания: он стремился следовать принципам
христианской историософии. Не принимая крайностей антропоцентристского
гуманизма, он в то же время критически оценивал и радикальный теоцентризм
(в частности, критиковал "теоцентрическое богословие" К.Барта). В целом
Федотов позитивно воспринял учение о "богочеловечестве" Вл.С.Соловьева,
видя в этой концепции, как и в философии "общего дела" Н.Ф.Федорова, опыт
христианского оправдания культурно-исторического творчества человека.
Федотов последовательно отказывался видеть в христианской эсхатологии лишь
указание на неизбежность конца, отрицающего традицию земного, "общего
дела" многих поколений в строительстве мира культуры. Отстаивая в своих
работах непреходящее, абсолютное значение культурных ценностей, он
полагал, что это значение сохраняется даже в эсхатологической перспективе.
В своей метафизике истории Федотов был принципиальным критиком идеологии
исторического детерминизма в его различных вариантах : рационалистическо-
пантеистическом ("гегельянство"), историческом материализме
("абсолютизация косных, материальных сил") и религиозно-провиденциальном
("давление Божественной воли"). Христианская историософия, согласно
Федотову, признает в истории трагическую мистерию, единственным главным
героем которой является человек, каждое действие и каждый выбор которого
историчны. При таком взгляде на историю она не может быть сведена к череде
даже самых эпохальных исторических событий и объяснена некой "логикой"
исторического развития. Для Федотова идея детерминированного прогресса -
всеобщими законами или, в религиозной ее версии, волей Провидения, - как и
для многих его предшественников в русской мысли (от славянофилов до
Ф.М.Достоевского и Вл.С.Соловьева), была неприемлема прежде всего по
нравственным основаниям, как игнорирующая или даже исключающая значение
свободы нравственного выбора личности.
Традиции, сохраняющей единство истории, постоянно угрожают социальные
катастрофы, в первую очередь войны и революции. Федотов не разделял взгляд
Ж.де Местра и Н.А.Бердяева на революцию как на "суд Божий над народами".
Не был он склонен видеть в революционных потрясениях и необходимое условие
социального прогресса. Для него революция - всегда разрыв традиции,
результатом чего становятся неисчислимые человеческие жертвы и опасность
социальной и культурной деградации. "Великих революций не так много в
новой истории. В сущности, русская революция стоит третьей в ряду - после
Англии и Франции... Всякая "великая", т.е. отличающаяся жестокостью
классовой борьбы, революция заканчивается личной тиранией". За
революционное "величие" приходится платить и тяжким трудом последующих
поколений, вынужденных продолжать дело культурного строительства на
революционном пепелище. В идеализации революции, в создании революционного
мифа Федотов видел опаснейший идеологический соблазн. Не отрицая
нравственного содержания лозунгов Французской революции, в которой, по его
словам, действовали и "силы добра, и сатанинские силы", он был убежден,
что последние в ней возобладали, результатом чего стал невероятный террор,
"столетие смут", "сломленный дух" народа, упадок моральной и культурной
жизни. В своей критике революционного мифотворчества Федотов не делал
исключения и для более мирного опыта английской революции. На протяжении
жизни неизменным оставалось его убеждение, что трагедия октября 1917 не
была следствием случайных факторов и имела глубокие корни в русской
истории. В то же время Федотов не разделял точку зрения, что
большевистский переворот стал неизбежным, фатальным итогом этой истории (в
частности, он был не согласен в данном вопросе с Н.А.Бердяевым). "Не
разделяя доктрины исторического детерминизма, мы допускаем возможность
выбора между различными вариантами исторического пути народов". В истории,
по Федотову, "царит свобода", это живой, непрерывный процесс исторического
творчества, в котором нет места механическому автоматизму, фатальной
предопределенности событий. Отвечая на вопрос, был ли неизбежен переворот
октября 1917, Федотов утверждал: "Не все в русской политической жизни было
гнило и обречено. Силы возрождения боролись все время с болезнетворным
ядом. Судьба России до самого конца висела на острие - как судьба всякой
живой личности".
Федотов остро реагировал на кризисные тенденции в развитии европейского
общества в 20 в., уже в 1920-е годы писал об опасности фашизма и
неизбежности военной катастрофы. В то же время в своих оценках перспектив
развития человечества он в равной мере отвергал как различные формы
утопического прожектерства, так и исторический пессимизм, идею "заката"
западной цивилизации. В одной из своих последних работ (Христианская
трагедия, 1950) он писал о творческой роли христианства в истории
европейской и русской культуры. Среди подлинно христианских художников он
называл прежде всего Достоевского.
Умер Федотов в Бэконе (шт. Нью-Джерси, США) 1 сентября 1951.
ЛИТЕРАТУРА
Федотов Г.П. И есть, и будет. Размышления о России и революции. Париж,
1932
Карпович М.М. Г.П.Федотов. - Новый журнал, 1951, № 27
Федотов Г.П. Христианство в революции. Париж, 1957
Степун Ф.А. Г.П.Федотов. - Новый журнал, 1957, № 49
Федотов Г.П. Лицо России. Париж, 1967
Федотов Г.П. Россия и свобода. Нью-Йорк, 1981
Федотов Г.П. Тяжба о России. Париж, 1982
Федотов Г.П. Защита России. Париж, 1988
Сербиненко В.В. Оправдание культуры. Творческий выбор Г.П.Федотова. -
Вопросы философии, 1991, № 8
Федотов Г.П. Судьба и грехи России. СПб, 1991-1992 |
| Новый философский словарь |
(1886-1951)
русский мыслитель, философ, историк, публицист, профессор по кафедре истории средних веков в Саратовском университете (1920). Эмигрировал из Советской России во Францию (1925), автор более 300 публикаций по общественным проблемам (в том числе книг "Абеляр" (1925), "Святые Древней Руси (X-XVII столетий) " (1931), "И есть, и будет. Размышления о России и революции" (1932), "The Russian Religious Mind" (1946) В 1988 году в Париже вышло собрание статей Ф. в 6-ти томах. Творчество Ф. сыграло значимую роль в осмыслении вопросов назначения и места России в истории, соотношения революции и человеческих судеб, гибели и возрождения культуры. Связав себя с социал-демократическим движением уже в год окончания гимназии (1904), Ф. прошел в дальнейшем длительную духовную эволюцию, связанную с "личным переживанием Христа": свобода человека, гуманизм и живое еван гельское чувство Христа стали характернейшими чертами Ф. - социального мыслителя. Участвуя после февраля и октября 1917 в деятельности немногочисленного интеллектуального кружка почти забытого в СССР и посткоммунистической России свободного философа Мейера, Ф. все более склонялся к ориентации не столько на религиозную философию или чистое богословие, сколько на "богословие социальное или даже социологическое". Философским камертоном социологического творчества Ф. явилось понятие "молчание". Молчание творческое, молчание как прислушивание, чувствительность к тону российской истории, позволившие Ф. дешифровать общественно-политические события революций 1917 и гражданской войны как трагичные полифонические мелодии эволюции православной культуры. Для Ф. человек выступает как судьбоносец культуры: смысл мировой истории, судьбы культуры в истории и как следствие - облик человека в культуре - предельная формула социолого-фило-софского мировоззрения Ф. Но во всех социологически ориентированных, жизненно соразмерных моделях Ф. присутствует универсальная точка отсчета - Россия как непреходящий предмет научного творчества, оцененная Ф. как стремящаяся достичь "западных целей" - "восточными средствами". Отличительной особенностью социологии Ф. явилась тотальная критика русской идеологии: народников и марксистов, реакционеров и антибольшевиков-демократов, чаяний народа и интеллигенции. С точки зрения Ф., вся история России представляет собой процесс принципиального преодоления ее лучшими умами "апокалипсического соблазна" в видении перспектив развития. Ни концепция бесконечного прогресса секуляризированной Европы в духе общественной мысли Нового времени, ни идея о фатальности гибели "потусторонней" для Запада цивилизации русской православной религиозности не были созвучны мировосприятию Ф. Эсхатологичность социально-философского и социологического творчества Ф. не результировалась в экстремальных, пессимистических прогнозах конца истории и культуры. Постулируя в начале 30-х цель построения в Европе и России "Нового Града", способного отказаться от трагичного в неизбывности своем стремления континента к военной катастрофе, Ф. обращал особое внимание на решение "социальных вопросов". Трудовой социализм, свобода личности вопреки догматам фашизма и коммунизма, христианство, русский патриотизм - вот те идеалы, которые Ф. считал главными в любых проектах общественных трансформаций. Именно через парадигму этих ценностей культуры призывает Ф. создавать целостный облик истории российского государства, целостную социальную модель его общественной эволюции. Осуществляя анализ истории русской интеллигенции, Ф. утверждал, что пройдя целый век с царем против народа, она некоторое время противостояла и народу и царю (1825-1881) и, наконец, поддержала народ против царя (1905-1917). Для Ф. интеллигенция - не столько носитель и генератор новых идей, сколько определенный общественный слой с его конкретными бытовыми черт ами. Для Ф. антигосударственность интеллигенции сопряжена с ее антинациональными ориентациями. Патриотические круги дворянства и армии в принципе не могли, по Ф., разделить такие идеи, а поэтому интеллигенция искала и нашла на собственную погибель себе сообщников в среде рабочих, крестьян и (что самое печальное) в слоях люмпен-пролетариата России. "Сталинократия" и ее торжество, по мнению Ф., вовсе не отменяют эту тенденцию, они лишь корректируют ее. Этот трагичный выбор - будущий крест государства российского, от разрешения этой дилеммы зависит его будущее В социально-философском творчестве Ф. был обозначен ряд таких проблем эволюции советского и постсоветского общества, которые, очевидно, не имеют простых решений даже в конце 20 столетия.
А.А. Грицанов |
|
|
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
|
|
