 |
 |
|
 |
|
|
ЯЗЫК |
| Большая советская энциклопедия (БЭС) |
I
Язык (lingua, или glossa)
непарный вырост дна ротовой полости у позвоночных животных и человека. Я. рыб образован складкой слизистой оболочки; не имеет мускулатуры (за исключением двоякодышащих) и движется вместе со всем висцеральным скелетом благодаря движениям подъязычно-жаберного аппарата. У земноводных на верхней стороне Я. — спинке — появляются многочисленные слизистые железы. У всех наземных позвоночных развивается мускулатура Я., являющаяся производной подъязычной париетальной мускулатуры; он приобретает самостоятельную подвижность и может служить для перемещения пищи внутри ротовой полости, для её захватывания, участвовать в акте глотания. У большинства видов бесхвостых земноводных Я. используется для ловли добычи. В отличие от всех других позвоночных, у ряда земноводных свободен задний конец Я. Для ловли насекомых он выбрасывается, опрокидываясь вниз свободным задним краем. У пресмыкающихся в основании Я. лежит передний отдел подъязычного скелета — язычная кость. Я. крокодилов и черепах движется только внутри ротовой полости. Покрытый клейким секретом и очень длинный Я. хамелеонов служит для ловли насекомых. Раздвоенный на переднем конце Я. змей и некоторых ящериц очень подвижен и используется для осязания и химического (вкусового) анализа окружающих предметов. Я. птиц также связан с язычной костью и обычно мало подвижен, но у некоторых форм, например у дятлов и колибри, может выдвигаться далеко вперёд. Я. птиц покрыт ороговевшим эпителием. У попугаев имеется широкий, мясистый и подвижный Я. В целом форма Я. у птиц чрезвычайно разнообразна и связана с характером пищи (рис. 1).
У млекопитающих, благодаря редукции язычной кости и сложной мускулатуре, Я. приобретает ещё большую подвижность. У неполнозубых и некоторых копытных он служит для захватывания пищи. У человека он стал и органом речи. В Я. млекопитающих и человека различают свободную часть — тело и кончик, или верхушку, а также корень, которым Я. связан с нижней челюстью и подъязычной костью (рис. 2). На границе тела и корня, на спинке, находится слепое отверстие — заросший проток щитовидной железы. Нижняя поверхность Я. покрыта тонкой слизистой оболочкой, среди складок которой у корня открываются протоки слюнных желёз. От середины нижней поверхности Я. ко дну полости рта спускается складка слизистой оболочки — уздечка. Слизистая оболочка спинки Я. толстая, частично ороговевшая, имеет различной формы сосочки: нитевидные служат для осязания, грибовидные, листовидные и валикообразные — для восприятия вкусовых раздражений (см. Вкусовые органы). Между сосочками открываются расположенные в толще слизистой оболочки серозные и слизистые железы. В слизистой оболочке верх. поверхности корня Я. имеются выступающие фолликулы, которые составляют в совокупности язычную миндалину. Мускулатура Я. поперечнополосатая; переплетение пучков мышц обеспечивает высокую дифференцированность движений Я. Из трёх входящих в Я. нервов подъязычный нерв — двигательный, а языкоглоточный и язычный — чувствительные, главным образом вкусовые. Кровоснабжение Я. осуществляется через парные язычные артерии, отток крови — по нескольким венам.
Лит.: Шмальгаузен И. И., Основы сравнительной анатомии позвоночных животных, 4 изд., М., 1947; Привес М. Г., Лысенков Н. К., Бушкович В. И., Анатомия человека, 8 изд., Л., 1974.
А. С. Северцов.
Патология Я. К аномалиям развития Я. относятся т. н. складчатый Я. (наличие глубоких борозд на спинке Я., в которых задерживаются остатки пищи, способствуя появлению эрозий и трещин); укороченная уздечка Я. (проявляется затруднением сосания у детей грудного возраста, а впоследствии нарушением речи); макроглоссия (большие размеры Я. главным образом за счёт чрезмерного развития мышц) и др. При некоторых аномалиях развития Я. (макроглоссия, укороченная уздечка) — лечение оперативное. Повреждения Я. могут осложняться развитием абсцесса или флегмоны, требующих хирургического лечения. О воспалительных изменениях Я. при различных заболеваниях см. в ст. Глоссит. При туберкулёзном и сифилитическом поражении Я. проводят специфическое и местное лечение. Среди опухолей Я. встречаются доброкачественные (папилломы, фибромы, миомы, гемангиомы и др.) и злокачественные (рак, саркома), лечение которых зависит от характера опухоли (хирургическая операция, лучевая терапия, химиотерапия).
А. И. Рыбаков.
0291912141.tif
Рис. 1. Разнообразная форма языка у птиц: 1 — дрозда; 2 — медоноса; 3 —- крохаля; 4 — дятла; 5 — белого аиста; 6 — тукана; 7 — пустельги; 8 — ореховки.
0280706193.tif
Рис. 2. Спинка языка человека: 1 — корень; 2 — нёбные миндалины; 3 — язычные миндалины; 4 — грибовидные сосочки; 5 — тело; 6 — срединная борозда; 7 — верхушка (кончик); 8 — нитевидные сосочки; 9 — конические сосочки; 10 — сосочки, окруженные валом; 11 — листовидные сосочки; 12 — слепое отверстие; 13 — надгортанник; 14 — гортанная (голосовая) щель.
II
Язык
стихийно возникшая в человеческом обществе и развивающаяся система дискретных (членораздельных) звуковых знаков (см. Знак языковой), предназначенная для целей коммуникации и способная выразить всю совокупность знаний и представлений человека о мире. Признак стихийности возникновения и развития, а также безграничности области приложения и возможностей выражения отличает Я. от так называемых искусственных, или формализованных, языков, которые используются в других отраслях знаний (см. Искусственные языки, Информационные языки (См. Информационный язык), Язык программирования, Информационно-поисковый язык), и от различных систем сигнализации, созданных на основе Я. (азбука Морзе, знаки уличного движения и др.). По признаку способности выражать отвлечённые формы мышления (См. Мышление) (понятие, суждение) и связанному с этой способностью свойству дискретности (внутренней членимости сообщения) Я. качественно отличается от т. н. Я. животных, представляющего собой набор сигналов, передающих реакции на ситуации и регулирующих поведение животных в определённых условиях. Сообщение животных может быть основано только на непосредственном опыте. Оно неразложимо на различительные элементы и не требует речевого ответа: реакцией на него служит определённый образ действий. Владение Я. составляет одну из важнейших черт, выделяющих человека из мира животных. Я. есть в одно и то же время условие развития и продукт человеческой культуры.
Будучи в первую очередь средством выражения и сообщения мыслей, Я. самым непосредственным образом связан с мышлением. Не случайно единицы Я. (Слово, Предложение) послужили основой для установления форм мышления (понятия, суждения). Связь Я. и мышления трактуется в современной науке по-разному. Наибольшее распространение получила точка зрения, согласно которой мышление человека может совершаться только на базе Я., поскольку само мышление отличается от всех других видов психической деятельности абстрактностью (абстрактными понятиями). Вместе с тем результаты научных наблюдений врачей, психологов, физиологов, логиков и языковедов показывают, что мышление происходит не только в абстрактно-логической сфере, но и в ходе чувственного познания, в пределах которого оно осуществляется материалом образов, памяти и воображения; мышление композиторов, математиков, шахматистов и т. п. не всегда выражается в словесной форме. Начальные этапы процесса порождения речи (т. н. интенция) тесно связаны с различными невербальными (несловесными) формами мышления. По-видимому, мышление человека представляет совокупность различных типов мыслительной деятельности, постоянно сменяющих и дополняющих друг друга, а словесное мышление — лишь главный из этих типов. Поскольку Я. тесно связан со всей психической сферой человека и выражение мыслей не составляет его единственного назначения, он не тождествен мышлению.
Связь с отвлечённым мышлением обеспечивает Я. возможность, осуществляя коммуникативную функцию, передавать любую информацию, в том числе общие суждения, сообщения о предметах, не присутствующих в ситуации речи, о прошлом и будущем, о фантастических или просто не соответствующих действительности ситуациях (ср. ложные высказывания). С другой стороны, благодаря наличию в Я. знаковых единиц (слов), выражающих отвлечённые понятия, Я. определённым образом организует знания человека об объективном мире, расчленяет их и закрепляет в человеческом сознании. В этом состоит вторая основная (после коммуникативной) функция Я. — функция отражения действительности, т. е. формирования категорий мысли и, шире, сознания. Взаимообусловленность коммуникативной функции Я. и его связи с сознанием человека была указана К. Марксом: «Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, с. 29). Наряду с двумя основными Я. выполняет ряд других функций: номинативную (наименование объектов действительности), эстетическую (ср. эстетическое воздействие поэтического слова), магическую (культовую, ритуально-религиозную), эмоционально-экспрессивную (выражение эмоциональных реакций), апеллятивную (воздействие на адресат) (см. Функция в языкознании).
Различаются две формы существования Я., соответствующие противопоставлению понятий «язык» и Речь. Я. как система имеет характер своеобразного кода; речь является реализацией этого кода. Речь может рассматриваться в статическом аспекте — как текст, и в динамическом аспекте — как речевая деятельность, представляющая собой форму социальной активности человека. Я. обладает специальными средствами и механизмами для образования конкретных речевых сообщений. Действие этих механизмов (например, отнесение имени к конкретному предмету) позволяет «старому» Я. прилагаться к новой действительности, создавая речевые высказывания. Как одна из форм социальной активности речь (речевая деятельность) обладает признаками сознательности (намеренности) и целенаправленности. Без соотнесения с определённой коммуникативной целью предложение не может стать фактом речи (речевого общения). Коммуникативные цели, имеющие универсальный характер, разнородны (сообщение некоторого суждения, запрос о получении информации, побуждение адресата к действию, принятие на себя обязательства и пр.). Некоторые действия, поступки немыслимы без речевых актов (обещание, извинение, поздравление и пр.). Речь необходимо участвует и во многих других видах социальной активности. Все формы литературной деятельности, пропаганда, полемика, спор, договор и др. возникли на базе Я. и осуществляются в форме речи. При участии речи происходит организация труда, а также многих других видов общественной жизни людей.
Я. обладает лишь ему свойственными чертами, делающими его уникальным явлением. В той и другой форме существования Я. выделяются национально-специфические и универсальные признаки. К числу универсальных относятся все те свойства Я., которые соответствуют общечеловеческим формам мышления и видам деятельности. Универсальны и те свойства Я., которые позволяют ему осуществлять своё назначение (наличие различительных элементов формы и значения, дискретность), а также те его характеристики, которые возникают как следствие единых для всех языков закономерностей развития (например, асимметрии в отношении формы и содержания). К числу национально-специфических относятся конкретные особенности членения, выражения и внутренние организации значений.
Совпадение структурных черт объединяет языки в типы (ср. флективные, агглютинативные и другие языки). Близость материального инвентаря единиц, обусловленная общностью происхождения, объединяет языки в группы, или семьи (индоевропейская, тюркская и другие семьи языков). Структурная и материальная общность, сложившаяся в результате языковых контактов (См. Языковые контакты), объединяет языки в Языковые союзы (ср. балканский языковой союз).
Знаковая природа Я. предполагает наличие в нём чувственно воспринимаемой формы — плана выражения (См. План выражения), и некоторого чувственно не воспринимаемого смысла — плана содержания (См. План содержания), материализуемого при помощи этой формы. Звуковая материя (см. Звуки речи) является основной и первичной формой выражения смысла. Существующие виды письменности (кроме иероглифической; см. Письмо) — лишь транспозиция звуковой формы в зрительно (или осязательно) воспринимаемую субстанцию. Они являются вторичной формой плана выражения. Поскольку звуковая речь развёртывается во времени, она обладает признаком линейности, который обычно сохраняется и в формах письменности.
Связь между сторонами языкового знака — означающим (См. Означающее) и означаемым (См. Означаемое) — произвольна: то или другое звучание не предполагает с необходимостью строго определённого значения, и наоборот. Произвольностью знака объясняется выражение в разных языках разными звуковыми комплексами одного и того же или сходного значения (ср. русское «дом», английское house, французское maison). Поскольку слова родного языка вычленяют понятия, разграничивают их и закрепляют в памяти, связь между сторонами знака для носителей языка не только прочна, но и естественна, органична.
Способность соотносить звук и значение составляет существо Я. Материалистический подход к Я. подчёркивает неразрывность связи значения и звучания и в то же время её диалектически противоречивый характер. Естественно развивающиеся языки (в отличие от искусственных кодов) допускают варьирование звуков, не связанное с изменением значения, а также изменение значения, не влекущее за собой с необходимостью варьирования звучания. В результате этого одному значению могут соответствовать разные последовательности звуков (т. н. гетерофония, см. Синонимы), и одному звучанию — разные значения (т. н. гомофония, см. Омонимы). Асимметрия в соотношении звуковой и смысловой сторон языковых знаков не препятствует коммуникации, поскольку арсенал средств, выполняющих смыслоразличительную роль, состоит не только из постоянных, образующих систему Я. единиц, но и из множества переменных, которыми пользуется человек в процессе выражения и понимания некоторого содержания (порядок следования единиц Я., их синтаксическая позиция, интонация, ситуация речи, контекст, паралингвистические средства — мимика, жесты и др.).
В большинстве языков выделяется следующий ряд звуковых единиц: Фонема (или звукотип), в которой слиты акустические черты (дифференциальные признаки фонемы) благодаря единству (симультанности) произношения; Слог, объединяющий звуки выдыхательным толчком; фонетическое слово, группирующее слоги под одним ударением; речевой такт, объединяющий фонетические слова при помощи ограничительных пауз, и, наконец, фонетическая фраза, суммирующая такты единством интонации.
Наряду с системой звуковых единиц существует система знаковых (двусторонних) единиц, образуемая в большинстве языков морфемой (См. Морфема), словом, Словосочетанием и предложением. Благодаря наличию в Я. значимых единиц, различные комбинации которых создают высказывания, а также вследствие теоретической неограниченности объёма предложения из конечного набора исходных элементов (словаря) может быть создано бесконечное количество сообщений.
Членение (сегментация) речи на звуковые элементы не совпадает с её членением на двусторонние (знаковые) единицы (т. н. принцип двойного членения). Различие в сегментации определяется не только тем, что слог не совпадает в части языков с морфемой, но и разной глубиной деления речи на звуковые (односторонние) и значимые (двусторонние) единицы: пределом сегментации звукового потока является звук (единица артикуляции, фонема), не обладающий собственным значением. Этим обеспечивается возможность создания огромного числа различающихся по звуковому составу значимых единиц (морфем, слов) из очень ограниченного инвентаря звуков (фонем).
Знаковый, или семиотический, характер Я. как системы предполагает, что она организована принципом различительности образующих её единиц. При минимальности различий звучания или значения единицы Я. образуют оппозиции по определённому признаку (см. Оппозиция в лингвистике). Противопоставленные единицы находятся между собой в парадигматических отношениях (См. Парадигматические отношения), основанных на их способности к различению в одной и той же речевой позиции. Между единицами Я. возникают также отношения по смежности, определяющиеся их способностью к сочетаемости (см. Синтагматические отношения). Парадигматические и синтагматические отношения соответствуют двум основным принципам построения речи: выбору элементов для выражения некоторого содержания и их комбинации.
Передачу информации языком можно рассматривать не только с точки зрения организации его внутренней структуры, но и под углом зрения организации его внешней системы, т. к. жизнь Я. проявляется в общественно-типизированных формах его использования. Социальная сущность Я. обеспечивает его адекватность общественному устройству. Функции Я. социально обусловлены.
Все виды варьирования Я., возникающие под действием внешних факторов (временных, пространственных, социальных) и имеющие ту или иную функцию в социуме, составляют внешнюю систему данного Я. в данный период времени. Общей основой и источником организации внешней системы являются языковое состояние и языковая ситуация. Компоненты, характеризующие состояние Я., слагаются из форм существования Я. и форм их реализации (устная, письменная). К основным формам существования Я. относят Диалект (территориальный и социальный) и Литературный язык. Между этими крайними позициями располагаются различные типы обиходно-разговорные Койне и Просторечие. Территориальный диалект является территориально-ограниченной формой существования Я. Его коммуникативная сфера замыкается бытовым общением, функционально-стилевые возможности минимальны. В донациональный период общественного развития диалекты были основной формой существования Я. функционально-стилистическая дифференциация в этот период может вообще отсутствовать, но чаще всего из диалектов, оказавшихся в единой ситуации, выдвигаются какой-то диалект или диалекты на роль тех или иных функциональных стилей (см. Стиль языковой, Стилистика). Такой способ формирования функционально-стилистических систем называется экстенсивным. Появление наддиалектных форм, имеющих характер функционально-стилистических образований (обиходно-разговорная речь, формы речи, связанные со сферами поэзии, религиозных культов, сакрально-правовых и социально-правовых отношений и т. д.), знаменует собой новый этап в развитии языковых состояний и функциональных систем. Наддиалектное состояние носит экстенсивно-интенсивный характер, поскольку оно определяется не просто набором отдельных диалектов-стилей, но своеобразным сводом обобщённых форм речи (на базе диалектов), используемых в функциональных целях.
В период существования нации и национального языка диалекты оказываются в единой ситуации с литературным языком и противостоят ему как низшие формы речи высшей. Термином «социальные диалекты» обозначают варианты речи (лексические подсистемы), которые сложились в некоторых социальных группах общества: профессиональные лексические системы (язык рыболовов, охотников и т. д.), групповые, или корпоративные, жаргоны (учащихся, спортсменов, коллекционеров, солдат и т. д.), жаргоны деклассированных элементов (воровские жаргоны), условные, или тайные, языки (ремесленников, торговцев, нищих и т. д.). Социальные диалекты имеют территориальные различия. Их употребление сходно с использованием функциональных стилей, однако в функциональной системе языка они занимают периферийное, а не центральное положение. Обиходно-разговорные койне складываются из концентрации диалектов и выступают в качестве устной формы общения на территории, где сосуществуют несколько диалектов, или в городах (городские койне). Просторечие относится к средствам регионально-неограниченного устного общения. В нём используются нелитературные пласты лексики и нерегламентированные синтаксические построения. В отличие от устной формы литературного языка, к просторечию прибегают только при неофициальном общении.
Литературный язык имеет ряд признаков, которые принципиально отличают его от др. форм существования языка: обработанность, нормированность, широта общественного функционирования, общеобязательность для всех членов коллектива, развитость функционально-стилистической системы. Полнота проявления этих признаков достигается в период формирования нации, когда литературный язык сам становится важным фактором национальной консолидации. Он является высшей формой национального языка и противостоит в этом смысле всем др. формам существования языка, одновременно взаимодействуя с ними.
Я. возник одновременно с возникновением общества в процессе совместной трудовой деятельности первобытных людей. «... Формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научились произносить один членораздельный звук за другим» (Энгельс Ф., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 20, с. 489). Биологическими предпосылками человеческого Я. явились сложные двигательные и звуковые формы сигнализации, существовавшие у высших животных, прежде всего антропоидных обезьян, сравнительно высокое развитие их мозга, периферического голосового аппарата и стадный образ жизни со сложными внутристадными отношениями. В процессе перехода от животных предков к человеку, длившегося миллионы лет, на стадии питекантропов и синантропов, когда возник труд в собственном смысле слова, связанный с изготовлением орудий, начинает формироваться вторая, речевая, сигнальная система; звуки из средств выражения эмоций и инстинктов поведения постепенно становятся средством обозначения вещей, их свойств и отношений, начинают выполнять функции преднамеренного сообщения; складывается относительно устойчивая связь между представлением о предмете и ощущениями речедвигательного аппарата со слуховым образом звука. От элементарных, нечленораздельных звуковых комплексов первобытные люди — по мере усложнения процесса материального производства, общественных отношений и сознания — постепенно переходили ко всё более сложным обобщённым звуковым комплексам. Как показывают археологические материалы, формирование членораздельной речи с её специфическими чертами происходило на стадии кроманьонца (поздний палеолит), о чём свидетельствует, в частности, строение его периферических органов речи. Это было связано с возникновением homo sapiens и родового общества.
Возникновение членораздельной речи явилось мощным средством дальнейшего развития человека, общества и сознания. Через Я. реализуется преемственность различных поколений и исторических эпох. История каждого Я. неотделима от истории народа, владеющего им. Первоначально родоплеменные Я. по мере слияния племён и образования народностей трансформировались в Я. народностей, в дальнейшем, с образованием наций в период становления буржуазных отношений, возникли единые национальные языки.
Будучи связан с мышлением и психологией человека, его жизнью и общественным сознанием, историей народов и их обычаями, отражая национальную специфику и культуру народов, являясь формой выражения для литературы и фольклора как видов искусства, будучи основным источником знаний о внутреннем мире людей, обладая определённой чувственно воспринимаемой формой, Я. является источником получения косвенных данных для гуманитарных и естественных наук: философии, логики, истории, этнографии, социологии, юриспруденции, психологии и психиатрии, литературоведения, информатики, семиотики, теории массовой коммуникации, физиологии мозга, акустики и др. Я. во всей совокупности образующих его аспектов является непосредственным объектом изучения языкознания (См. Языкознание).
Лит.: Маркс К., Энгельс Ф., Немецкая идеология, Соч., 2 изд., т. 3; Энгельс Ф., Диалектика природы, там же, т. 20; Ленин В. И., Философские тетради, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 29; Потебня А. А., Мысль и язык, 3 изд., Хар., 1913; его же, Из записок по русской грамматике, т. 1—2, М., 1958; Сепир Э., Язык, пер. с англ., М. — Л., 1934; Вандриес Ж., Язык, пер. с франц., М., 1937; Балли Ш., Общая лингвистика и вопросы французского языка, пер. с франц., М., 1955; Есперсен О., Философия грамматики, пер. с англ., М., 1958; Ельмслев Л., Пролегомены к теории языка, пер. с англ., в сборнике: Новое в лингвистике, в. 1, М., 1960; Бодуэн де Куртенэ И. А., Избранные труды по общему языкознанию, т. 2, М., 1963; Карцевский С., Об асимметричном дуализме лингвистического знака, пер. с франц., в кн.: Звегинцев В. А., История языкознания XIX — XX вв. в очерках и извлечениях, 3 изд., ч. 2, М., 1965; Виноградов В. В., Проблемы литературных языков и закономерностей их образования и развития, М., 1967; Будагов Р. А., Литературные языки и языковые стили, М., 1967; его же, Человек и его язык, 2 изд., М., 1976; Блумфилд Л., Язык, пер. с англ., М., 1968; Общее языкознание, т. 1— Формы существования, функции, история языка, М., 1970; Панфилов В. 3., Взаимоотношение языка и мышления, М., 1971; Общее языкознание, т. 2— Внутренняя структура языка, М., 1972; Бенвенист Э., Общая лингвистика, пер. с франц., М., 1974; Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию, пер. с франц., М., 1977; HumboIdt W. von, Gesammelte Schriften, Bd 1 — Werke, B., 1903; Buhler K., Sprachtheorie, Jena, 1934; Gramsci A., Opere, v. 2—11 materialismo storico e la filosofia di Benedetto Groce, 4 ed., Torino, 1952; Havranek B., On comparative structural studies of slavic standard languages, t, 1, Prague, 1966.
Н. Д. Арутюнова, Б. А. Серебренников (язык и мышление), Г. В. Степанов (формы существования языка), А. Г. Спиркин (происхождение языка).
|
| Современная Энциклопедия |
| ЯЗЫК, 1) естественный язык, важнейшее средство человеческого общения. Язык неразрывно связан с мышлением; является социальным средством хранения и передачи информации, одним из средств управления человеческим поведением. Реализуется и существует в речи. Языки мира различаются строением, словарным составом и др., однако всем языкам присущи некоторые общие закономерности, системная организация единиц языка и др. Язык изменяется во времени, может перестать использоваться в сфере общения (мертвые языки). Разновидности языков - национальный язык, литературный язык, диалекты и др. 2) Любая знаковая система, например язык жестов, язык математики, применяющий специальные символы, и др. Смотри также Искусственные языки, Языки программирования. 3) То же, что стиль (язык романа, язык газеты). |
| Медицинская энциклопедия |
I
Язык (lingua)
мышечный орган полости рта.
В языке различают верхушку, тело и корень. У новорожденного язык короткий, широкий и толстый, целиком лежит в полости рта, его корень расположен горизонтально. По мере роста ребенка корень языка постепенно опускается вместе с гортанью, приобретая все более вертикальное положение. Размеры и форма языка у взрослых имеют индивидуальные особенности. Длина его равна 70—120 мм, ширина 45—75 мм, масса 69—95 г. Верхняя поверхность Я. (спинка) обращена к небу, нижняя примыкает ко дну полости рта; край Я. граничит с зубами и деснами, корень обращен к глотке. На спинке Я. видна срединная борозда, на границе тела и корня проходит пограничная борозда, имеющая V-образную форму. В месте соединения двух ветвей пограничной борозды по средней линии находится слепое отверстие Я. От корня Я. к надгортаннику идут срединная и две боковые язычно-надгортанные складки, между которыми расположена парная ямка надгортанника. Нижняя поверхность Я. с расположенной на ней парной бахромчатой складкой соединяется с дном полости рта посредством уздечки.
Нижняя поверхность языка гладкая, покрыта многослойным неороговевающим эпителием; подслизистая основа способствует подвижности слизистой оболочки. На спинке языка подслизистая основа отсутствует, и слизистая оболочка неподвижно соединена с апоневрозом языка, состоящим преимущественно из коллагеновых волокон. Над апоневрозом в собственной пластинке слизистой оболочки находятся сплетения мелких артерий и вен. Предбороздовая часть спинки языка и его края покрыты множеством различных сосочков, от степени развития и расположения отдельных видов которых зависит индивидуальный узор поверхности языка.
Нитевидные сосочки — самые многочисленные (до 500 на см2) размером в среднем 1,5?0,6 мм. Они располагаются на всей верхней поверхности тела и верхушке Я., придавая им бархатистый вид. Основу сосочка образует соединительная ткань собственной пластинки слизистой оболочки. От основы отходят вторичные сосочки, каждый из которых покрыт многослойным плоским ороговевающим эпителием, в связи с чем Я. приобретает беловатый оттенок. В основу сосочков языка входят сосуды и нервы; отдельные нервные волокна вместе с капиллярами проникают во вторичные сосочки. Нитевидные сосочки обладают тактильной чувствительностью, обеспечивают способность языка к восприятию объема и формы предметов, попадающих в ротовую полость. Конусовидные сосочки располагаются среди нитевидных и мало отличаются от последних. Они являются переходной формой к вкусовым сосочкам. Грибовидные сосочки локализуются на верхушке языка (до 90 на 1 см2) и в средней части спинки (до 40—50 на 1 см2). Они больше нитевидных по размерам, имени суженное основание и расширенную «шляпку», покрыты многослойным плоским неороговевающим эпителием, в связи с чем имеют красноватый цвет. В грибовидных сосочках заложены терморецепторы и так называемые вкусовые почки, в которых сконцентрированы вкусовые рецепторы. Желобоватые сосочки в количестве от 7 до 12 располагаются в один ряд перед пограничной бороздой, не возвышаясь над поверхностью Я. Каждый сосочек имеет форму цилиндра диаметром 2—3 мм и окружен валиком, от которого его отделяет циркулярный желобок. В эпителии, покрывающем стенки желобка, имеется несколько рядов вкусовых почек. В желобок открываются серозные (эбнеровские) железы. Листовидные сосочки числом 15—20 (они хорошо выражены у детей) находятся в задней части краев Я. в виде параллельно расположенных возвышений, разделенных бороздами, в эпителии борозд находятся вкусовые почки: в борозды между сосочками открываются серозные железы. По краям корня Я. встречаются краевые (чечевицевидные) сосочки, сходные с грибовидными (рис. 1).
Слизистая оболочка корня Я. лишена сосочков, под эпителием в ней располагаются лимфатические фолликулы, образующие язычную миндалину. В слизистой оболочке и поверхностных слоях мышц Я. лежат язычные железы; они относятся к малым слюнным железам (<<Слюнные железы>>). В области верхушки Я. лежит смешанная передняя язычная (нунова) железа, протоки которой открываются на нижней его поверхности.
Мышцы Я. подразделяют на внутренние собственные мышцы и внешние (скелетные). Внутренние мышцы, изменяющие форму Я. (вытягивают, укорачивают, уплощают), образуют в языке трехмерно-пространственную решетку, в которую вплетаются волокна внешних мышц. По направлению волокон различают верхнюю и нижнюю продольные мышцы, которые тянутся от надгортанника до верхушки Я., поперечную и вертикальную мышцы. Мышцы правой и левой половины разделяет перегородка Я., проходящая в срединной плоскости. Внешние мышцы Я. идут к нему от соседних скелетных образований. Подбородочно-язычная мышца начинается от подбородочной ости нижней челюсти, веерообразно расходится в теле Я., перемежаясь с пучками вертикальной мышцы: тянет язык вперед и вниз. Подъязычно-язычная мышца идет от подъязычной кости к телу Я., частично продолжается в вертикальную мышцу, перемещает Я. вниз и назад. Непостоянная часть этой мышцы, начинающаяся от малого рога подъязычной кости, называется хрящеязычной мышцей. Шилоязычная мышца берет начало от шиловидного отростка височной кости, подходит к корню Я. и продолжается в продольные мышцы: она тянет Я. назад и вверх. Кроме того, к Я. идут небно-язычная мышца и глоточно-язычная часть верхнего констриктора глотки. Сухожильные волокна мышц вплетаются в апоневроз языка и его перегородку, часть волокон прободает апоневроз и оканчивается в слизистой оболочке, доходя до основания сосочков. В языке, помимо исчерченных мышечных волокон, составляющих основную массу мышцы, встречаются разветвленные волокна с центрально расположенными ядрами, напоминающие кардиомиоциты.
Кровоснабжение Я. осуществляется язычной артерией — ветвью наружной сонной артерии, образующей в толще Я. многочисленные анастомозы. Отток крови происходит через язычную вену, впадающую во внутреннюю яремную вену.
Лимфатические сосуды образуют сети в слизистой оболочке и мышцах Я. Лимфа от верхушки Я. оттекает в подбородочные, поднижнечелюстные и глубокие латеральные шейные лимфатические узлы обеих сторон, от тела и корня — в поднижнечелюстные и глубокие латеральные шейные узлы своей стороны, в т.ч. в яремно-двубрюшный и яремно-лопаточно-подъязычный узлы.
Иннервация осуществляется чувствительными. двигательными и вегетативными нервными волокнами. Слизистая оболочка двух передних третей Я. иннервируется язычным нервом — ветвью нижнечелюстного нерва. Содержащиеся в язычном нерве вкусовые волокна переходят далее по барабанной струне в лицевой нерв. Слизистая оболочка корня Я. иннервируется язычными ветвями языкоглоточного нерва, ямка надгортанника и ближайший к ней участок корня Я. — верхним гортанным нервом, являющимся ветвью блуждающего нерва. Мышцы Я. (наружные и внутренние) иннервируются подъязычным нервом. Симпатическая иннервация исходит из верхнего шейного узла, симпатического ствола, парасимпатическая — от поднижнечелюстного узла.
Функции языка многообразны. Он активно участвует в процессе обработки пищи в полости рта, способствуя ее перемещению при жевании, перемешиванию со слюной, обеспечивает вместе с мягким небом и глоткой проглатывание пищевого комка. Высокая тактильная чувствительность поверхности Я. позволяет определить наличие в пище твердых неразжеванных или несъедобных включений. Поднимаясь кверху и прижимаясь к небу, Я. изолирует полость рта от носовой полости, обеспечивая таким образом разделение ротового и носового дыхания. У грудных детей Я. участвует в акте сосания. Движения мышц языка принимают участие в формировании звуков речи, а также музыкальных звуков, оказывают влияние на артикуляцию и тембр голоса. В слизистой оболочке Я., ее сосочках сосредоточена основная часть рецепторного аппарата органа вкуса. Различные участки поверхности Я. обладают неодинаковой чувствительностью к вкусовым раздражителям. Так, к горькому вкусу более чувствителен корень Я., к кислому — края, к соленому — края и кончик, к сладкому — кончик языка.
Методы исследования. Наибольшую информацию о наличии патологического процесса в области Я. получают при его осмотре, позволяющем выявить повреждение, признаки стоматита, ограничения подвижности, вызванные, например, опухолью Я. или подъязычной области. Пальпация позволяет обнаружить инфильтраты, расположенные в толще Я. (например, абсцесс, сифилитическую гумму).
Патология включает пороки развития, повреждения, воспалительные заболевания, опухоли.
Пороки развития. Среди пороков развития наиболее часто встречается увеличение языка (макроглоссия, мегалоглоссия). При этом нарушается артикуляция, возникает неудобство при приеме пищи, могут развиться вторичные деформации зубных рядов, нарушения <<Прикус>>а. Лечение оперативное (клиновидное иссечение части языка), проводится при значительных функциональных нарушениях. Прогноз благоприятный.
Встречается так называемый складчатый язык, по поверхности которого проходят глубокие складки или борозды (см. <<Глоссит>>).
Врожденное незаращение слепого отверстия языка наблюдается при врожденных срединных свищах шеи. Часто сопровождается воспалительными явлениями, что требует оперативного лечения — иссечения стенок слепого отверстия и ушивания краев раны. Прогноз благоприятный.
Редким пороком является струма корня (зоб) языка, представляющая собой добавочную или дистопированную щитовидную железу. Она имеет вид узла округлой формы диаметром 1—2 см, который располагается в области слепого отверстия языка. Лечение оперативное — иссечение струмы. Однако его проводят лишь тогда, когда функция нормальной щитовидной железы сохраняется, в противном случае при удалении струмы может развиться микседема.
Относительно часто встречается аномалия уздечки языка — увеличение площади соединения ее с нижней поверхностью языка или (реже) ее укорочение. Этот порок приводит к ограничению подвижности языка, особенно его верхушки, что сопровождается нарушением четкости речи, особенно при произношении согласных звуков. Лечение оперативное — отсечение уздечки, при укороченной уздечке операция показана в грудном возрасте. В ряде случаев во избежание рецидива наряду с отсечением производят пластику уздечки. Прогноз благоприятный.
Повреждения. Повреждение слизистой оболочки языка возможно во время разжевывания пищи (прикусывание), при падении, ударе в нижнюю челюсть, во время эпилептического припадка, при травмировании кусочками кости, другими инородными телами, а также острыми краями кариозных полостей, остатками разрушенных зубных коронок и корней, неправильно вставленными пломбами или зубными протезами. Термические повреждения языка могут возникнуть при приеме чрезмерно горячей пищи, прикосновении к горячему предмету (ожог) или к холодной металлической поверхности (обморожение). Химические повреждения языка возникают при попадании в рот резко раздражающих химических веществ, в частности кислот и щелочей.
При поверхностных повреждениях Я. специального лечения не требуется. После устранения действия травмирующего фактора раны быстро заживают. В ряде случаев показаны обработка Я. антисептиками (например, спиртовым раствором йода), полоскания полости рта дезинфицирующими средствами (растворами фурацилина, перекиси водорода, перманганата калия и др.). При более глубоких, рваных ранах края раны экономно иссекают, после чего накладывают глубокие, сближающие швы через всю толщу мышц. Резаные раны Я. допустимо ушить без иссечения их краев. Первую помощь при химических ожогах осуществляют по общим правилам (обильное полоскание нейтрализующими растворами). Поверхностные ожоги языка в дальнейшем не требуют специального лечения, при более глубоких ожогах пузыри вскрывают, пораженную поверхность обрабатывают антисептическими растворами, назначают полоскания дезинфицирующими средствами. Обширные повреждения Я. чаще сочетаются с челюстно-лицевыми повреждениями. Они могут сопровождаться кровотечением, а также привести к асфиксии вследствие отека или западения языка. При кровоточащих ранах первая помощь состоит в плотной тампонаде Я., тампон при этом удерживается зубами. После госпитализации кровотечение из доступной части Я. останавливают путем наложения на рану глубоких швов, при кровотечении из области, расположенной у корня языка, перевязывают язычную артерию с одной или обеих сторон. При изолированных обширных повреждениях удаляют инородные тела, рану экономно иссекают и накладывают швы через толщу мышц. При размозжении Я. показана его резекция или ампутация. В послеоперационном периоде наибольшее значение имеет правильное питание (пища должна быть жидкой, в ряде случаев ее вводят только через зонд). После ликвидации воспалительных явлений производят реконструктивно-пластические операции, в т.ч. и при ампутации языка.
Заболевания. Воспалительные заболевания могут ограничиваться самим языком (см. <<Глоссит>>) или протекать одновременно с поражением всей слизистой оболочки полости рта (см. <<Стоматит>>).
Абсцессы и флегмоны Я. возникают при проникновении возбудителей инфекции в его ткани при нарушении целости слизистой оболочки (царапины, уколы рыбьей костью, прикусывание и др.), через незаросшее слепое отверстие языка при язвенных стоматитах, а также лимфогенным путем при ангине. Они могут быть поверхностными и глубокими. При ограниченном абсцессе в поверхностных слоях мышц Я. вначале появляется болезненное уплотнение, затем образуется ограниченный инфильтрат, который в последующем размягчается. Температура тела повышается иногда до 38°, увеличиваются регионарные лимфатические узлы. Из-за болезненности движений Я. затрудняются жевание, глотание. У больных с флегмонозным воспалением клиническая картина более тяжелая. Отмечаются сильная боль в языке, его отек чаще несимметричный. Увеличенный в размерах Я. покрытый грязно-серым налетом, не помещается в полости рта, движения его ограничены, резко болезненны. Нарушается речь, возможность приема пищи, глотания, в тяжелых случаях затрудняется дыхание. У больных отмечается резкий гнилостный запах изо рта, выделяется густая липкая слюна. Температура тела повышается до 39°, регионарные лимфатические узлы увеличены и болезненны. Особенно тяжело протекают абсцессы и флегмоны в области корня языка, локализующиеся в рыхлой клетчатке между собственными мышцами языка, а также между подбородочно-язычными и подъязычно-язычными, мышцами. К боли при глотании быстро присоединяются симптомы интоксикации, общее состояние резко ухудшается, повышается температура тела, отмечается озноб. Язык резко отечен, болезненный, плотный и малоподвижный. Характерно появление на шее в подбородочной области, особенно вблизи тела подъязычной кости, плотной болезненной припухлости. Абсцесс и флегмону корня языка следует дифференцировать с флегмоной дна полости рта анаэробного генеза (см. <<Людвига ангина>>), для которой характерны еще более тяжелое течение, обширный отек подбородочной области и переднего отдела шеи, признаки анаэробной инфекции — отдельные синевато-багровые пятна, наличие пузырьков газа.
Лечение оперативное. Ограниченные абсцессы вскрывают продольным разрезом в месте наибольшего выбухания, дренирования раны не требуется. После вскрытия абсцесса больной сразу испытывает облегчение. При флегмонах продольные разрезы, но более широкие, делают также на верхней или боковой поверхности. Вскрытие гнойного очага быстро улучшает состояние больного, хотя заживление раны может затянуться из-за отторжения некротизированных тканей. Глубокие абсцессы в области корня Я. вскрывают внеротовым доступом: в подбородочной области производят разрез кожи по средней линии, рассекают подкожную клетчатку, сухожильное соединение двух челюстно-подъязычных мышц, тупым путем расслаивают мышцы дна полости рта и проникают в гнойный очаг. Рану дренируют. Назначают антибактериальные лекарственные средства; особое внимание обращают на гигиеническое содержание полости рта (обильные полоскания, обработка слабыми дезинфицирующими растворами). Пища должна быть теплой, жидкой, содержать достаточное количество белков, витаминов; рекомендуется обильное питье. При затрудненном и болезненном глотании питание парентеральное. В случаях нарушения дыхания может потребоваться трахеотомия (см. <<Трахеостомия>>). При активном, правильно проведенном лечении прогноз, как правило, благоприятный.
Туберкулезное поражение Я. чаще развивается при туберкулезе органов дыхания. Туберкулезная язва, резко болезненная с неровными краями и плоским дном, вялыми грануляциями с желтоватым налетом, обычно локализуется в области верхушки или верхнебокового отдела Я., увеличивается медленно. Чаще бывает одиночной, но возможно множественное поражение и даже диссеминация по всей поверхности языка. Лечение — специфическое (см. Туберкулез (<<Туберкулёз>>)). Прогноз определяется течением основного процесса.
Сифилитическое поражение языка возможно во всех стадиях <<Сифилис>>а. Первичный сифилис проявляется образованием на Я. типичного одиночного твердого шанкра; при вторичном сифилисе наблюдаются множественные папулы, склонные к формированию эрозий и язв округлой формы с четкими краями, гладкой блестящей поверхностью и инфильтрированным основанием, при третичном сифилисе поражение языка протекает с образованием гумм. Особой формой сифилитического поражения Я. при третичном сифилисе является интерстициальный глоссит с диффузным инфильтратом, пронизывающим всю толщу языка. Диагноз основывается на клинических данных, результатах бактериологических и серологических исследований. Лечение специфическое.
<<Актиномикоз>> языка наблюдается редко при проникновении через поврежденную слизистую оболочку языка лучистого грибка актиномицета. Проявляется в виде очень плотного, вначале четко ограниченного ровного, затем бугристого узла. В дальнейшем характерно образование малоболезненных массивных воспалительных очагов, и толще которых возникают гнойные полости, а при прорыве — свищи; возможно развитие более глубокого абсцесса или флегмоны языка. Диагноз подтверждается результатами микроскопии и иммунологических исследований. Лечение — иммунотерапия, применение антибактериальных лекарственных средств, оперативное вмешательство. Прогноз при изолированном поражении Я. и своевременном лечении обычно благоприятный.
Часто наблюдаются коричные изменения Я., которые могут быть проявлением самых разных заболеваний, например некоторых инфекционных болезней (кори, скарлатины, брюшного тифа), а также заболеваний крови.
Нарушения двигательной функции Я. и его чувствительности обусловлены поражением нервной системы. Поражения подъязычного нерва приводят к нарушению подвижности языка, смещению его кончика в одну сторону, затруднению жевания, невнятности речи. При неврите языкоглоточного нерва нарушается чувствительность в заднем отделе Я., при поражении язычного нерва — в передних и боковых его отделах. Подвижность Я., а также вкусовая и тактильная чувствительность нарушаются при органических поражениях ц.н.с. Кратковременные приступы резких болей в языке характерны для невралгии язычного нерва или всей третьей ветви тройничного нерва, они также могут наблюдаться при невралгии языкоглоточного нерва.
Опухоли языка подразделяют на доброкачественные и злокачественные. Доброкачественные опухоли (эпителиальные и неэпителиальные) встречаются редко. Среди эпителиальных опухолей чаще обнаруживаются папилломы (рис. 2). Они имеют круглую или вытянутую форму, располагаются на ножке в области спинки языка. Слизистая оболочка над опухолью имеет обычную окраску, складчатая. Опухоль медленно растет. Подвергаясь постоянному травмированию, папилломы часто изъязвляются и могут озлокачествляться. Неэпителиальные доброкачественные опухоли представлены гемангиомой и лимфангиомой (часто наблюдаются у детей), фибромой, липомой, нейрофибромой, зернисто-клеточной опухолью, или опухолью Абрикосова. Гемангиомы имеют вид плоских или слегка возвышающихся над окружающими тканями образований розовато-красного или синюшного цвета, мягкой консистенции (рис. 3). В месте надавливания на гемангиому отмечается уменьшение яркости окраски. Другие опухоли, возникая в толще языка, обычно вначале не заметны и могут быть случайно обнаружены при пальпации языка в виде уплотнения с относительно четкими краями. Опухоль, локализующаяся в передних отделах языка, выявляется быстрее в связи с частым травмированием, нередко изъязвляется. Распознавание доброкачественных опухолей основывается на данных осмотра и пальпации. Диагноз подтверждается результатами цитологического исследования отпечатков или гистологических исследований материала, полученного при биопсии. Лечение оперативное. Папиллому иссекают вместе с основанием, неэпителиальные опухоли — вместе с капсулой. При лечении гемангиом наряду с оперативными методами возможно применение склерозирующей терапии, электрокоагуляции, лучевой терапии и криодеструкции (капиллярные гемангиомы). Прогноз, как правило, благоприятный; однако лимфангиомы, гемангиомы и зернисто-клеточные опухоли могут рецидивировать. Профилактика папиллом направлена на предупреждение воспалительных процессов в полости рта, устранение причин длительного травмирования Я. кариозными зубами или протезом.
Злокачественные опухоли языка представлены преимущественно раком, который составляет 1,5—2% всех злокачественных новообразований и около 60% всех злокачественных опухолей слизистой оболочки полости рта. Он может развиваться на фоне лейкоплакии, лейкокератозов, хронических язв и трещин, папиллом. Рак языка по макроскопическим формам роста разделяют на папиллярный, язвенный и эндофитный. Гистологически он представлен в большинстве случаев плоскоклеточным раком с ороговением, реже — неороговевающим. Другие гистологические формы рака (мукоэпидермоидный, аденокистозная карцинома) встречаются редко. Рак языка чаще наблюдается у мужчин в возрасте от 40 до 70 лет. В начальных стадиях опухоль протекает в виде безболезненного уплотнения в толще языка, бородавчатого выроста, папилломы либо неглубокой язвы. На этом этапе развития рак Я. ничем не отличается от доброкачественных опухолей. Сравнительно быстро процесс прогрессирует, опухоль изъязвляется. При первоначальном существовании язвы (язвенная форма) она приобретает характерную форму (развернутый плотный валикообразный толстый край или кратерообразное углубление). Дно язвы светло-красною или красно-серое, неровное, с сосочковыми разрастаниями или беловатыми прожилками или точками. Язва резко болезненная, часто кровоточит. В поздних стадиях пораженные регионарные лимфатические узлы (подбородочные — при раке кончика языка, подчелюстные — при раке боковых поверхностей языка, зашиловидные и заглоточные — при раке корня языка), спаиваются, образуя пакеты, в случае прорастания капсулы — плотные неподвижные инфильтраты. В конечной стадии эти инфильтраты распадаются, что сопровождается тяжелыми аррозивными кровотечениями. Отдаленных метастазов рака языка, как правило, не наблюдается. Лишь в случаях длительно текущих мукоэпидермоидных опухолей и аденокистозных карцином языка могут обнаруживаться метастазы в печени, легких, костях. Диагностика основывается на анамнезе, данных осмотра (рис. 4, 5) и пальпации, результатах цитологического и гистологического исследований. Краевая локализация опухоли, быстрое превращение безболезненного уплотнения в болезненную и быстрорастущую язву должны наводить на мысль о злокачественном процессе. Лечение комбинированное (дистанционная гамма-терапия в сочетании с внутритканевой лучевой терапией и хирургическим вмешательством на языке и зонах метабазирования). Прогноз неблагоприятный: и влечение больных достигается лишь в случаях небольшой опухоли и отсутствия регионарных метастазов. Профилактика направлена на соблюдение гигиены полости рта и своевременную санацию, отказ от вредных привычек. Необходим строгий контроль за лицами из групп риска.
Операции на языке включают вскрытие абсцессов и флегмон, иссечение патологических образований (врожденных кист, опухолей и др.), резекцию, ампутацию. Применяются проводниковая или общая анестезия. Хирургическая обработка ран должна сопровождаться тщательным гемостазом в связи с опасностью отека тканей и асфиксии.
Рис. 3. Кавернозная гемангиома верхушки и тела языка: язык резко увеличен за счет опухоли, располагающейся в его теле; слизистая оболочка слегка цианотична с точечными кровоизлияниями.
Рис. 4. Рак языка.
Рис. 5. Рак языка с переходом на дно полости рта.
Рис. 2. Микропрепарат плоскоклеточной папилломы языка; окраска гематоксилином и эозином; ?20.
Рис. 1. Схематическое изображение сосочков языка и зон восприятия вкусовых раздражителей на его верхней поверхности: 1 — нитевидные сосочки; 2 — грибовидные сосочки; 3 — желобоватые сосочки; 4 — листовидные сосочки; 5 — пограничная борозда; на левой стороне языка разноцветными линиями обозначены зоны восприятия вкусовых раздражителей (горизонтальными желтыми линиями показана зона восприятия горького, горизонтальными синими — сладкого, косыми зелеными — соленого, косыми голубыми — кислого).
II
Язык (lingua, PNA, BNA, JNA)
мышечный орган, покрытый слизистой оболочкой, расположенный в полости рта: участвует в жевании, артикуляции, содержит вкусовые рецепторы: при некоторых патологических процессах возникают характерные изменения Я.
Язык лакированный — Я. с ярко-красной гладкой блестящей поверхностью, обусловленный атрофией сосочков Я.; признак рака желудка, хронических колитов, пеллагры, спру, арибофлавиноза.
Язык обложенный (l. saburralis) — Я. с бледновато-серой поверхностью; наблюдается при многих болезнях органов пищеварительного аппарата, при лихорадочных состояниях.
Язык складчатый (l. plicata) — Я. с выраженными складками поверхности; признак синдрома Мелькерсона — Розенталя, может наблюдаться и при акромегалии.
Язык «тигровый» — сухой обложенный Я. с продольными и поперечными темными полосами; признак белой горячки.
Язык тифозный (l. typhosa) — утолщенный Я. с серовато-белым налетом и яркой гиперемией свободных от налета кончика и краев, на которых видны отпечатки зубов; ранний дифференциально-агностический признак брюшного тифа.
Язык фулигинозный (l. fuliginosa; fuligo, fuliginis сажа) — сухой Я. с темно-коричневым или черным налетом; наблюдается при тяжелых лихорадочных состояниях. |
| Идеографический словарь |
^ средство
^ общение
язык - средство общения, состоящее из знаковой системы и множества смыслов этой системы;
универсальное средство отображения посредством слов, знаков, совокупность словаря и синтаксиса;
система знаков для передачи сообщений;
система символов, отображающая некоторую систему объектов;
инструмент понимания и общения;
знаковая коммуникативная система; форма представления информации.
языковой.
метаязык.
Ў язык животных.
язык изобразительного искусства.
язык музыки.
математический язык.
предметный язык.
искусственные языки. | азбука Морзе.
ЕСТЕСТВЕННЫЙ ЯЗЫК
v голос птицы, насекомого (какого), голос животного (какого), слово, нотное письмо
быть темой
см. отображение, посредством, слово |
| Орфографический словарь Лопатина |
| яз`ык, яз`ык, -`а |
| Словарь Даля |
муж. мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознанья вкуса ее, а также для словесной речи, или, у животных, для отдельных звуков. Коровий язык, лизун; рыбий, тумак; змеиный, жало, вилка; песий, лопата; кошачий, терка. Прикуси ломала, злой язык; лепетун, болтливый; мешалка, ребячий; суконный язык, картавый. Прочие значения языка выведены или из наружного вида его, или как от орудия речи. Мысок языком, клином.
Язык колокола, било, клепало, железный пест, кистень, привешиваемый внутри под шелом колокола, для звону. Ямщики любят подвязывать в колокольчик кольцо, вместо языка. Без языка и колокол нем. Добыть языка на колокольне (когда отымется язык, то обливают водой колокольный язык, и поят больного).
Нутреная воронка мережи, вентера, через которую рыба входит: детыш, детинец, ушинок.
·*архан. подводная ледяная коса, от тороса.
Язык, язычок органа, пружинка, крючок, по коему бьют играя. Язык мялицы, било, которое ходит между щеками ее.
Язык кларнета, гобоя, пищик, тонкая деревянная пластинка, вставляемая в губник, для звука.
Язык в ловушке, насторожка, язычок, продольная палочка с зарубкою, с коей срывается отвесная подставка, сторожок.
Язык, язычок замка, задвижка, которая входит в проушину дужки висячего замка, в шип нутреного: сныч. Ключ бородкой замыкает язычок. Язычком зовут и спуск, собачку у ружейного замка и все сему подобное.
Язычок, ·*черномор. рыба Solea nasuta, полурыбица.
Язычок, во рту, висящий перед зевом кончик нёбного полога; иные зовут язычком гортанную покрышку, под корнем языка.
Язычок, растение Centaurea austriaka.
Язык, словесная речь человека, по народностям; словарь и природная грамматика; совокупность всех слов народа и верное их сочетанье, для передачи мыслей своих; ясак. Наречие, взявшее верх над прочими, сродными наречиями, зовут языком. Он знает много языков, говорит на пяти языках. Притча во языцех, Псалтирь, ова, а более постановка и связь их, образ, способ выраженья, свойственный кому лично. Язык Пушкина, Крылова, Державина. Лермонтов умел писать языком каждого из лучших поэтов наших. Язык Гоголя пестрый, неправильный, но яркий, сильный и выразительный.
Строй, слог и самый выбор слов, при различном их образовании, глядя по предмету, о коем говоришь, и по принятому обычаю. Язык книжный, - высокий, строгий; - поэм; язык разговорный, простонародный, приказный и пр.
Язык, воен. пленник, от коего расспросами выведывают что нужно о положении и состоянии неприятеля. Добыть, достать языка. Казаки в разъезд за языком пошли. Языки сказывали, ·стар. Языка ловить, ·стар.
·стар., ·приказн. обвинитель, обличитель перед судом, оговорщик на допросе, взятый и допрашиваемый для розыска, дела. А на которых людей языки говорят с пыток, и тех людей, по язычным толкам, имати, Акты.
Народ, земля, с одноплеменным населеньем своим, с одинаковою речью. Язык самарийский, Деян. самаритяне. Рцыте во языцех (всем народам), яко Господь воцарися, Псалтирь. Поганыи же половци свокупиша весь язык свой на рускую землю, ·летописн. Нашествие дванадесяти языков на Русь, 1812 год.
Язык, церк. чужой народ, иноверцы, иноплеменники;
язычники, идолопоклонники. Убо и языкам Бог покаяние даде в живот, Деян. Всяк язык Бога хвалит. У него язык долог, лишнее говорит. Язык остер, насмешлив. Укороти язык! Язык мой враг мой: прежде ума глаголет. Всякая птица от своего язычка погибает, сама скажется. Ешь пирог с грибами, да держи язык за зубами. Бе же князь речен языком, ·летописн. Языком мели, а рукам воли не давай. Языком не расскажешь, так пальцами не растычешь. Косен языком, заика. Язык до Киева доведет, всего доспросишься; и до кия, до побоев. Язык на сговоре, слово свято, что сказано, за то и держись, чур не отступаться. Подрезать язык, настригнуть подъязычную уздочку; * унять лишнюю болтливость. Хорошо языку за костяным частоколом сидеть! Чтоб тебе своим языком подавиться! врешь. Злой язык, клеветник. Велик язык у коровы, не дает говорить. Мал язык, да всем телом владеет. Шила и мыла, гладила и катала, пряла и лощила (а все языком). Язык доведет до кабака. Что знает, все скажет, - и чего не знает, и то скажет (язык). Велик коровий язык, да лизуном прозвали. Язык до добра не доведет. Язычок введет в грешок. Не спеши языком, да не ленись делом (торопись делом). Языком и лаптя не сплетешь. Не давай воли языку во пиру, во беседе, а сердцу в гневе. Языку каши дай, или смочи язычок, или накорми язык, замолчи. Прикусить бы тебе язык! Язык укусить - кто-то бранит. Никто за язык не тянет. Будто язык в киселе. У него язык ниткой перевязан, язык размок. Белы руки с подносом, резвы ноги с подходом, голова с поклоном, язык с приговором. Язык голову кормит (он же и до побоев доводит). Язык поит и кормит, и спину порет. На языке мед, а под языком лед. Одет просто, а на языке речей со сто. Не ножа бойся, а языка. Языце, супостате, губителю мой! Язык один и в будни, и в праздник. Бог дал два уха, а один язык. Такое сердце взяло, что сам бы себе язык перекусил! Вино развязывает язык. Язык держи, а сердце в кулак сожми. Держи язык короче. Держи язык на привязи (на веревочке). Языком играй, а рукам воли не давай. Языком и шипи, и щелкай, а руку за пазухой держи. Языком мели, а руками не разводи. От языка (молвы) не уйдешь. Не спеши языком, торопись делом. Язык хлебом кормит, и дело портит. Язык языку ответ дает, а голова смекает. Морской язык, черноморское рыба Solea nasuta. Воробьины язычки, спорыш, мурава, Corrigiola littoralis. Свиные язычки, см. приворот. Коровий язык, см. короста. Воловьи язычки, солодкое зелье, кровобой, Pulicaria dysenterica. Бараний язык, растение румянка, Onosma echioides. Воловий язык, Cynoglossum, живокость. Олений язык, растенье Gymnogramma celerach.
Scolopendrium, семьи папоротников. Язычный, к языку относящийся. Язычные науки, к языкам и к письменности относящийся. Язычный человек ·*архан. бойкий на язык, речистый. Не сварися с человеком язычным, Сир. Язычные мышцы. Стал он на утлом месте стены, по язычной сказке, где у них быти болшему приступу, по показанию языка. Язычные молки (молвки), ·стар. то же.
Язычный, более языческий, относящийся к идолопоклонникам и идолопоклонству. Языческие обряды; языческий храм, капище, требище, кумирня; - бог, болван, истукан, кумир. Язычество ср. идольство, кумирство, идолопоклонство, обожанье природы или истуканов замест Бога. Аще ты иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жительствовати Язычник, язычница, идолопоклонник, кумирник, обожатель земной природы, болванов, истуканов.
Лингвист, ученый, знающий много языков. Мецофанти был величайший язычник.
Наушник, переносчик, сплетник или злой язык и тайный клеветник.
Язычник, растенье серпуха, Serratula tinctoria см. катр. Язычиться ·*архан. говорить, молвить, сказать, проговорить (выговорить), мочь, быть в силах говорить. Да уж больной не язычит, он без языка. Язычничать ·*вост. переносить, пересказывать, наушничать, сплетничать и обносить людей заглазно, надувать кому в уши, ябедничать. Язычничество, язычничанье ср. ябеда, злоречие; наушничество, сплетни. Языковеденье, языкознание ср. филология и лингвистика, изученье древних или живых языков. Языковед, языковедец, филолог, лингвист, язычник. Языкоученье, преподаванье языков. Языкоучебный, к сему относящийся. Языкоучитель, языкоучительница, кто учит языку. Язынить ·*тамб. стоять, глядеть, зевать разинув рот, высунув язык ();
болтать вздор, пустословить, пустобаять. Языня ·об. пустой, вздорный болтун, пустобой;
полоротый, разиня. |
| Словарь Ожегова |
ЯЗ’ЫК, -а, мн. -и, -ов, муж.
1. Подвижный мышечный орган в полости рта, воспринимающий вкусовые ощущения, у человека участвующий также в артикуляции. Лизать языком. Попробовать на я. (т. е. на вкус). Змеиный я. (такой раздвоенный на конце орган в пасти змеи). Показать я. кому-н. (высунуть; также в знак насмешки, пренебрежения). Держать я. за зубами (перен.: не говорить лишнего, помалкивать; разг.). Длинный я. у кого-н. (также перен.: о болтуне, о том, кто болтает лишнее; разг. неод.). Злые языки (перен.: сплетники, клеветники). На я. остёр кто-н. (умеет говорить остро). Вопрос был на языке у кого-н. (кто-н. готов был задать вопрос). Что на уме, то и на языке у кого-н. (что думает, то и говорит; разг.). Придержать я. (перен.: не сказать лишнего; разг.). Кто тебя (меня, его и т. д.) за я. тянул? (зачем сказал, проболтался?; разг. неод.). Я. развязать (начать говорить свободнее, охотнее, а также заставить говорить; разг.). Я. распустить (начать говорить лишнее; разг. неод.). Я. прикусить или закусить (также перен.: спохватившись, испугавшись, сразу замолчать; разг.). Я. проглотил кто-н. (молчит, не хочет говорить; разг.). С языка сорвалось что-н. у кого-н. (сказал нечаянно, не подумав; разг.). Я. без костей у кого-н. (о том, кто любит много говорить, говорит лишнее; разг. неод.). Я. хорошо подвешен у кого-н. (мастер хорошо говорить, краснобай; разг.). Я. не повернётся сказать (не хватит решимости сказать; разг.). Я. или языком чесать или болтать, трепать языком (перен.: заниматься пустой болтовнёй; разг.). Я. чешется у кого-н. (перен.: трудно молчать, не терпится сказать; разг.). На языке вертится что-н. у кого-н. (очень хочется, не терпится сказать, рассказать что-н.; разг.). Я. проглотишь (о чём-н. очень вкусном; разг.).
2. Такой орган животного как кушанье. Говяжий я. Заливной я.
3. В колоколе: металлический стержень, производящий звон ударами о стенки.
4. перен., чего или какой. О чём-н., имеющем удлинённую, вытянутую форму. Языки пламени. Огненные языки. Я. ледника. Я. волны.
уменьш. язычок, -чка, муж.
прил. языковый, -ая, -ое (к 1 и 2 знач.) и язычный, -ая, -ое (к 1 знач.; спец.). Языковый сосочек. Языковая колбаса (изготовленная с языком во 2 знач.). Язычные мышцы.
II. ЯЗ’ЫК, -а, мн. -и, -ов, муж.
1. Исторически сложившаяся система звуковых, словарных и грамматических средств, объективирующая работу мышления и являющаяся орудием общения, обмена мыслями и взаимного понимания людей в обществе. Великий русский я. Славянские языки. Литературный я. высшая форма общенародного языка. История языка. Мёртвые языки (известные только по письменным памятникам). Условный я. (арго). Говорить на разных языках с кем-н. (также перен.: совершенно не достигать взаимопонимания). Найти общий я. с кем-н. (перен.: достичь взаимопонимания, согласия).
2. ед. Совокупность средств выражения в словесном творчестве, основанных на общенародной звуковой, словарной и грамматической системе, стиль 1 (в 3 знач.). Я. Пушкина. Я. писателей. Я. художественной литературы. Я. публицистики.
3. ед. Речь, способность говорить. Лишиться языка. Больной лежит без языка и без движений.
4. Система знаков (звуков, сигналов), передающих информацию. Я. животных. Я. пчёл. Я. жестов. Я. дорожных знаков. Я. программирования. Информационные языки (в системе обработки информации).
5. ед., перен., чего. То, что выражает, объясняет собой что-н. (о предметах и явлениях). Я. фактов. Я. цветов. Я. танца.
6. перен. Пленный, захваченный для получения нужных сведений (разг.). Взять, привести языка.
прил. языковой, -ая, -ое (к 1, 2 и 3 знач.).
III. ЯЗ’ЫК, -а, мн. -и, -ов, муж. (стар.). Народ, нация. Нашествие двунадесяти (т. е. двенадцати) языков (об армии Наполеона во время Отечественной войны 1812 г.).
• Притча во языцех (книжн., обычно ирон.; во языцех старая форма пред.) предмет общих разговоров. Этот человек стал притчей во языцех. |
| Словарь синонимов Абрамова |
| говор, наречие, диалект; слог, стиль; народ. См. народ || притча во языцех; см. шпион || владеть языком, воздержный на язык, говорить языком кого-либо, держать язык за зубами, держать язык на веревочке, держать язык на привязи, закусить язык, злой язык, лишиться языка, молоть языком, отнялся язык, придержать язык, прикусить язык, прилип язык к гортани, сорваться с языка, суконный язык, тянуть за язык, что на уме, то и на языке |
| Словарь Ушакова |
ЯЗ’ЫК, языка (языка ·книж. ·устар., только в 3, 4, 7 и 8 ·знач.), ·муж.
1. Орган в полости рта в виде подвижного мягкого выроста, являющийся органом вкуса, а у человека способствующий также образованию звуков речи. Коровий язык. Больно прикусить язык. Лизать языком. Показать язык кому-нибудь. «Язык не лопатка, знает что сладко.» погов. «И он к устам моим приник, и вырвал грешный мой язык.» Пушкин. «Языком играл сигналики, песни пел - такие хватские.» Некрасов.
Кушанье из языка животных. Язык с картофельным пюре. Копченый язык.
2. только ед. Способность говорить, выражать словесно свои мысли, ***** |
| Словарь эпитетов |
Средство общения в человеческом обществе; способность говорить, писать, словесно выражать свои мысли; выраженная мысль, речь; стиль, слог изложения.
О звучании речи, характере произношения звуков.
Благозвучный, гортанный, грубый, звонкий, звучный, красивый, легкий, мелодический (устар.), мелодичный, музыкальный, мягкий, напевный, певучий, плавный, приятный, резкий, сладкозвучный, тягучий, хриплый, чеканный.
О лаконичном или многословном языке.
Бабий (разг.), болтливый (разг.), депешный, длинный, конспективный, краткий, лаконический, лаконичный, лапидарный, многоглагольный (устар.), многоречивый (устар.), многословный, немногословный, пухлый, скупой, сорочий (разг.).
О простом, правильном языке.
Безукоризненный, безупречный, безыскусственный, бесхитростный, будничный, бытовой, доступный, ежедневный, естественный, живой, легкий, народный, натуральный (устар.), неподдельный, непринужденный, образцовый, обыденный, обыкновенный, обычный, повседневный, подлинный, понятный, правильный, прозаический, простой, разговорный, самобытный, свежий, точный, удобопонятный (устар.), человеческий, четкий, чистый, ясный.
О богатом, красивом языке.
Алмазный, блестящий, богатый, броский, великий, великолепный, выпуклый, выразительный, гибкий, гладкий, живописный, зримый, индивидуализированный, индивидуальный, искрометный, картинный, колоритный, красивый, красочный, крепкий, меткий, многогранный, могучий, мощный, неповторимый, обработанный, образный, оригинальный, остроумный, острый, отточенный, отшлифованный, пластический, пленительный, поэтический, поэтичный, правдивый, превосходный, прекрасный, рельефный, роскошный, свежий, свободный, сочный, увлекательный, усладительный (устар.), художественный, чудесный, чудный, энергичный, яркий.
О языке, проникнутом каким-либо чувством, выражающем какое-либо чувство, состояние.
Безжалостный, беспокойный, беспощадный, бодрый, бранчливый, веселый, взволнованный, горячий, резкий, едкий, елейный, желчный, злобный, зловещий, злой, злющий (простореч.), коварный, колкий, колючий (разг.), ласковый, ликующий, лукавый, масленый, мрачный, мятежный (устар. поэт.), насмешливый, огненный, пламенный, порывистый, проникновенный, резкий, робкий, сварливый, сердечный, скользкий (разг.), слезливый, страстный, торжественный, хитрецкий (разг.), хитростный (устар.), шутейный (простореч.), шутливый, эмоциональный, ядовитый, ядотворный (устар.), язвительный.
О книжном, высокопарном или изысканном языке.
Витиеватый, возвышенный, высокий, высокопарный, вычурный, громоздкий, деревянный, изощренный, изысканный, искусственный, книжный, кудреватый (простореч.), кудрявый, лакированный, модный, надутый (разг.), напыщенный, натянутый, прекраснодушный, приглаженный, приподнятый, рафинированный, салонный, старомодный, схоластический, тяжеловесный, тяжелый, утонченный, фразистый, ходульный, цветистый, щегольской.
О грубом, бедном, стереотипном языке.
Банальный, бедный, безграмотный, бестелесный, бесцветный, бледный, варварский, выхолощенный, грубый, дикий (разг.), должностной, дурной, жалкий (разг.), изломанный, исковерканный, казарменный, казенный, канцелярский, ломаный, маловыразительный, малограмотный, невыразительный, неграмотный, неизящный, неправильный, неуклюжий, плохой, площадной, провинциальный, серый, скудный, суконный, сухой, трафаретный, тугой, тусклый, убогий, холодный.
О непонятном, иносказательном языке, неясной манере изложения.
Абсурдный, бессмысленный, дикий, загадочный, запутанный, заумный, иносказательный, каббалистический, маловразумительный, малопонятный, мудреный (разг.), мудрый, невразумительный, неопределенный, непонятный, неясный, попугайский (разг.), птичий, странный, таинственный, тарабарский, темный, чудовищный, эзопов, эзоповский. Благоуханный, болезненный, вывихнутый, громовой, динамитный, капризно-гибкий, лунно-нежный, набатный, народно-хитрецкий, парчовый, пепельно-холодный, перекрученный, проворный, растрепанный, солнечный, тощий, чахлый, черноземный, черствый. Архаический, блатной, газетный, городской, государственный, детский, древний, живой, звуковой, иностранный, канцелярский, классический, крестьянский, литературный, местный, метафизический (устар.), мертвый, метафорический, мифологический, морской, научный, национальный, обиходный, официальный, письменный, племенной, подлый (устар.), природный, прозаический, производственный, простонародный, разговорный, родной, родовой, современный, стихотворный, тайный, телеграфный, технический, церковный, чиновничий, чернокнижный (устар.) и т. п. |
| Толковый словарь Ефремовой |
[язык]
1. м.
1)
а) Подвижный мышечный орган в ротовой полости позвоночных животных и человека, способствующий захватыванию, пережевыванию и т.п. пищи.
б) Такой орган как орган вкуса.
в) Такой орган, участвующий в образовании звуков речи (у человека).
2) Кушанье, приготовленное из такого мышечного органа (обычно коровьего или свиного).
3) перен. Металлический стержень в колоколе или колокольчике, который, ударяясь о стенку, производит звон.
4) перен. разг. Название того, что имеет удлиненную, вытянутую форму.
2. м.
1)
а) Исторически сложившаяся система словесного выражения мыслей, обладающая определенным звуковым, лексическим и грамматическим строем и служащая средством общения в человеческом обществе.
б) Такая система как предмет изучения или преподавания.
2)
а) Совокупность средств выражения в словесном творчестве.
б) Разновидность речи, обладающая определенными характерными признаками.
в) Манера выражения, свойственная кому-л.
3) Способность говорить, выражая словесно свои мысли.
4)
а) Система знаков, передающих информацию; то, что служит средством бессловесного общения.
б) То, что выражает или объясняет собою что-л.
3. м.
1) разг. Противник, взятый в плен с целью получить необходимые сведения.
2) устар. Проводник, переводчик.
4. м. устар.
Народ, народность, нация. |
| Большой психологический словарь |
1. Я. (англ. language) — система знаков любой физической природы, служащая средством осуществления человеческого общения и мышления; в собственном смысле Я. слов — явление, общественно необходимое и исторически обусловленное. Одним из непосредственных естественных проявлений Я. выступает речь как звукословесное общение.
2. Я. (англ. tongue) — анатомический термин, обозначающий мышечный вырост на дне ротовой полости; принимает участие в акте речи и является органом вкуса. |
| Краткий психологический словарь |
| — система знаков, служащая средством человеческого общения, мыслительной деятельности (см. мышление), способом выражения самосознания личности, передачи от поколения к поколению и хранения информации. Исторически основой возникновения Я. служит труд, совместная деятельность людей. «Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого действительное сознание, и, подобно сознанию, Я. возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми» (К. Маркс, Ф. Энгельс). Я. существует и реализуется через речь, которая обладает своими характеристиками, такими, как сукцессивность (линейность), пресуппозиционность (отсылка к энциклопедическим знаниям), ситуативность, неполнота. |
| Психологический словарь (И.М.Кондаков) |
Категория.
Система знаков.
Специфика.
Служит коммуникативным целям и основан на универсальных правилах связывания знаков. |
| Словарь практического психолога |
— система знаков, служащая средством человеческого общения, деятельности мыслительной (см. <<мышление>>), способом выражения самосознания личности, передачи от поколения к поколению и хранения информации. Язык — носитель общественного сознания.
С позиций материализма, исторически основой появления языка служит деятельность совместная людей. Язык существует и реализуется через речь. |
| Социологический Энциклопедичечкий Словарь |
| ЯЗЫК - англ. language; нем. Sprache. Система знаков, служащая средством человеческого общения, мыслительной деятельности, способом выражения самосознания личности, средством передачи от поколения к поколению и хранения информации. см. РЕЧЬ. |
| Антисери Д., Реале Дж. Западная философия от истоков до наших дней |
| См. <<философия языка>>. |
| История философии. Энциклопедия |
ЯЗЫК, - сложная развивающаяся семиотическая система, являющаяся специфическим и универсальным средством объективации содержания как индивидуального сознания, так и культурной традиции, обеспечивая возможность его интерсубъективности, процессуального разворачивания в пространственно-временных формах и рефлексивного осмысления. Я. выполняет в системе общества такие функции, как: 1) экспрессивная; 2) сигнификативная; 3) когнитивная; 4) информационно-трансляционная; 5) коммуникативная. Аналитизм Я. (дискретность смысла его единиц и возможность их комбинаторики по определенным правилам) обеспечивает возможность формирования текстов как сложных знаков с развитой системой модальности, что задает Я. как знаковой системе свойство универсальности в выражении как процессуальности человеческого сознания и его состояний, так и целостной системы представлений о мире в качестве результата познания. В качестве многоаспектного феномена Я. выступает предметом изучения различных теоретических дисциплин: лингвистики, логики, семиотики, психологии (психолингвистики), социологии (социолингвистики), культурологии и др. В своей универсальной постановке проблема Я. является исконным предметом философского анализа. Ядром философской проблематики в данной сфере выступают: 1) в рамках традиционной и классической философии Я. - проблема возможности и меры предоставленности бытия в Я., проблема онтологического статуса языковых значений ("слова" и "вещи"), проблема соотношения Я. и мышления, проблема функционирования Я. в социокультурном контексте и др.; 2) в рамках неклассической философии Я. - проблема языкового формализма и его интерпретации, проблема языковой структуры, проблема соотношения естественных и искусственных Я., статус Я. в онтологии человеческого существования и др.; 3) а в рамках современной (постмодернистской) философии Я. - проблема текста и интертекстуальности, проблема нарративной языковой референции, проблема означивания языковых игр и др. В соответствии с этим классический, неклассический и современный периоды в развитии философии Я. могут быть условно обозначены как имеющие своим предметом соответственно языковую семантику, языковую синтактику и языковую прагматику. Традиционная парадигма в философии Я. Ранние варианты философии Я. представлены так называемой философией имени, центральным предметом которой выступает феномен номинации и "имя" как синкретичный комплекс, заданный нерасчлененностью в архаичной культуре понятия и выражающего его слова. И если древнегреческая традиция в контексте своей общеатомистической ориентации интерпретировала предложение как архитектонически складывающееся из имен (например, феномен дискретности речи в концепции Аристотеля), то древнеиндийская традиция осмысления Я., напротив, трактовала имя как конституированное в результате деструкции предложения как исходной единицы Я. в процедуре рефлексивного грамматического анализа. Тем самым в рамках традиционной культуры обозначаются контуры определяющего классическую концепцию Я. противостояния семантического и синтаксического ее векторов (так называемые "философия имени" и "философия предиката"). Узловой проблемой "философии имени" выступает проблема соотношения имени и соответствующего ему предмета как фрагмента действительности или иначе - проблема "установления имен" (др.-инд. namadheys, греч. onomatophetike). Традиционные концепции имени дифференцируются в соответствии с критериальной матрицей, задаваемой базовой для традиционной философии языка дихотомической оппозицей двух альтернативных подходов к трактовке языковой проблематики: онтологического и конвенциального. Первый подход базируется на презумпции онтологической заданности соответствия имени и означаемого им предмета: "образовать имена (вещей) не может всякий, кому вздумается, но (лишь тот), кто видит ум и естество сущего. Итак, имена - по природе" (Прокл о позиции Пифагора). То обстоятельство, что имена даны предметам по природе (phusei), означает возможность правильного или неправильного наименования и задает необходимость постижения истинного значения (etimon) имени (отсюда - исходно - "этимология"), обеспечивающего постижения сущности предмета (позиция стоиков). В противоположность этому конвенциальный подход к имени понимает наименование как осуществленное не в соответствии с глубинными автохтонными качествами предмета, но "по установлению, договору" (vesei). В рамках такого подхода имя принципиально не субстанциально, не атрибутивно и не имманентно предмету: "по одному комку глины узнается все сделанное из глины, (ибо) видоизменение - лишь имя, основанное на словах; действительное же - глина" (Упанишады). Такая парадигма истолкования имени не позволяет проникнуть в сущность предмета посредством постижения его "правильного имени", ибо "имена обусловлены сознанием" (ранний буддизм), что в целом снимает проблему правильности имен как таковую, ибо "имена по случаю, а не по природе" (Демокрит). Общим для обеих позиций является понимание наименования как освоения и совпадение образа номатета "демиурга имен" с космоустроителем. При всей своей наивности альтернатива двух названных подходов к природе имени практически закладывает исходную основу конституированной в рамках современной философии Я. фактически изоморфной альтернативы герменевтической трактовки текста как предполагающего понимание в качестве реконструкции его имманентного смысла и его постструктуралистской интерпретации как децентрированного, конструируемого в акте воспроизведения, допускающего принципиальный плюрализм трактовки и предполагающего деконструкцию как процедуру, в рамках которой понять текст - значит сделать его осмысленным и семантически значимым. В античной философии языка оформляется также интенция синтеза названных позиций: наряду с фигурой номатета в философии Платона присутствует модель структурно-семантического соответствия имени и предмета - в когерентном режиме - с одной стороны, и эйдоса-образца - с другой. В рамках средневековой философии проблема имени артикулируется в контексте спора об универсалиях, что задает соответственную дифференциацию версий ее интерпретации в рамках таких схоластических направлений, как номинализм ("термин, произнесенный или написанный, означает нечто лишь по установлению - ex institutio" - Уильям Оккам) и реализм ("познаем не по сущностям, а по именам" - Василий Великий). Однако, при кажущейся изоморфности данной оппозиции античной оппозиции онтологизма и конвенционализма, медиевальное понимание имени гораздо сложнее и глубже, ибо включает в себя идею фундаментального символизма, задающего понимание имени как конвенции в контексте библейской традиции ("и нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым" - Быт., 2, 20), однако конвенции, причастной неявным образом к сущности означаемой вещи (в русле тотального семиотизма средневекового христианства). Такая установка задает импульс развитию разветвленной и сложной логико-философской традиции в рамках схоластики: введение терминов "абстрактное" и "конкретное понятие" Иоанном Дунсом Скотом; развитие категориального аппарата логики (см. Схоластика). В новоевропейской традиции философия Я. смыкается с методологией, эволюционирующей в контексте гносеологии (по оценке Локка, вне языковой аналитики "невозможно сколько-нибудь ясно или последовательно рассуждать о познании"). В контексте эмпирико-сенсуалистичной парадигмы имя рассматривается как результат рационального конструирования на базе данных чувственного опыта ("имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки" у Гоббса), что может быть оценено как историческое доминирование конвенциальной концепции наименования "по установлению" над концепцией номотетики "по природе". Такой подход имеет своим следствием и оформление в философии Я. ориентации на анализ последнего с позиций логико-математического формализма ("Я. можно назвать одним из видов алгебры, или, наоборот, алгебра есть не что иное, как Я." - Д. Гартли) и установки на критику своего рода вербального фетишизма: коль скоро слова обозначают не объекты, но идеи (десигнаты), то отождествление слов с предметами (денотатами) ведет к ошибкам в познании. Резонирующее взаимодействие этих двух тенденций задает интенцию на создание специального Я. науки, достаточно формализированного и удовлетворяющего требованию десигнативной определенности (концептуальный эскиз такого Я. у Кондорсе, "всеобщая и рациональная грамматика" Пор-Рояля, "алгебра универсальной рациональной семантики" Лейбница), что в далекой перспективе послужило одним из исходных импульсов позитивистской программы очищения языка науки от метафизических суждений. На базе традиционной философской аналитики Я. вырастает как классическая парадигма философии Я., так и теоретическая лингвистика, равно основанные на презумпции истолкования Я. как внеположенной объективной реальности, открытой для когнитивного проникновения в рамках субъект-объектной процедуры. Исходной формой этого объективизма выступает лингвистический натурализм. В контексте сравнительно-исторического языкознания оформляется подход к Я. как к организму, проходящему в своем развитии стадии "становления" и "истории развития" и стадию "распада языковых форм", вызванную деформацией Я. со стороны духа (А.Шлейхер); формируется генеалогическая классификация языков (Э.Бенвенист). Младограмматической лингвистической школой (Г.Остхов, К.Бругман, Б.Дельбрюк, Г.Пауль и др.) принцип историцизма ("принцип истории Я." у Пауля) был рассмотрен как основа теоретического языкознания, ориентированного на исследование языкового формализма. В качестве альтернативы лингвистическая школа "слова и вещи" культивирует фокусировку внимания не на фонетическо-формальном, а на семантико-этимологическом аспекте языковой эволюции, понимаемой как "история слововещей" (Х.Шухардт). Окончательное оформление классической парадигмы в истории языкознания было осуществлено в связи с появлением концепции Соссюра, опубликованной после его смерти учениками (Ш.Балли и А.Сеше) на основании студенческих конспектов. Соссюром осуществлен системный подход к феномену Я.: "Я. представляет собой целостность сам по себе". А поскольку Я. "является системой", постольку любое изменение в ней, подобно ходу в шахматной партии, касаясь исходно одного элемента Я. (фигуры), на самом деле в результате своей реализации приводит к изменению "значимостей всех фигур" и "может коренным образом изменить течение всей партии". Однако для оценки, понимания и анализа наличного состояния системы Я., по Соссюру, знание ее генезиса является избыточным: "зритель, следивший за всей партией с самого начала, не имеет ни малейшего преимущества перед тем, кто пришел взглянуть на положение партии в критический момент", в силу чего, хотя "вне категории времени языковая реальность не полна, и никакие заключения относительно нее невозможны", тем не менее "единственный реальный объект лингвистики - это нормальная и регулярная жизнь уже сложившегося Я.". В этой связи Соссюр дистанцирует "внутреннюю лингвистику" или собственно лингвистику, направленную на анализ имманентной системы Я., и так называемую "внешнюю лингвистику", предметом которой являются внешние по отношению к языковой системе условия ее функционирования (прежде всего, социальный контекст). Важнейшей особенностью системы Я. является семиотический характер ("Я. - это семиологическое явление", "система различных знаков"). Знаки, функционально предназначенные для "выражения идей", абсолютно безразличны по отношению к содержанию последних и являются результатом закрепленной в традиции конвенции. "Именно потому, что знак произволен, он не знает другого закона, кроме традиции, и, наоборот, он может быть произвольным лишь потому, что опирается на традицию". Языковой знак, по Соссюру, есть единство означающего (план выражения) и означаемого (план содержания). Соссюру принадлежит заслуга дифференциации Я. (langue) и речи (parole), задающих в своем взаимодействии сферу речевой практики (langage). Идеи Соссюра заложили фундамент классической парадигмы исследования Я., представленной такими направлениями в языкознании, как: 1) копенгагенская школа с ее программой создания глоссемантики (греч. glosso - говорение) как "имманентной лингвистики" или "алгебры Я." (Л.Ельмслев), исторически восходящей к логико-философским идеям Пор-Рояля и изоморфной идеям "априорной грамматики" Гуссерля и "чистого синтаксиса" Карнапа; 2) пражский лингвистический кружок, развивающий идеи семантических оппозиций в структуре Я. (В.Матезиус, С.Н.Трубецкой, Р.Якобсон); 3) американская школа дескриптивной лингвистики (Л.Блумфилд, З.Харрис, В.Блок, У.Хоккет), исследовавшей речевое поведение с позиций бихевиоризма (дистрибутивный анализ речевого акта в категориях сигнала, стимула и реакции); 4) школа этнолингвистики (Э.Сепир, Г.Пайк, Б.Ли Уорф), в рамках которой была сформулирована лингвистической относительности концепция; 5) французская структурно-формальная школа, тесно связанная с идеями философского структурализма и герменевтики и основанная на тезисе "Я. - не калька действительности", - языковые структуры интерпретируются этой школой прежде всего как "инструмент", посредством которого осуществляется взаимопонимание среди людей" (А.Мартине); 6) школа социолингвистики (У.Уитни, Дж.Фишман, У.Мейбов), центрированная вокруг проблематики функционирования Я. в социокультурном контексте; 7) школа системно-теоретической лингвистики, ориентированная на семиотический анализ языковых систем, в рамках которого, по Гийому, "в своей совокупности язык представляет собой великое творение, построенное по общему закону, закону когеренции (связанности, coherence, частей и целого...), частные интегральные системы, которые, как и любые системы, являются интегрирующими в отношении своих составных частей, обладают собственной целостностью". Таким образом, Я. представляет собой "системное целое, охватывающее всю протяженность мыслимого и состоящее из систем, каждая из которых относится только к одной конкретной части мыслимого" (Гийом). На базе классической трактовки Я., ориентированной на анализ его объективных параметров и, в частности, языкового формализма, развиваются такие современные направления исследования, как концепция интерфейса "человек-компьютер", в рамках которой именно Я. обеспечивает "интеллектуальность системы"; "генетическая грамматика" В.А.Ратнера, основанная на рассмотрении белковых цепочек как своего рода биологических "текстов без пробелов"; "полинуклеотидный Я." ("НК-Я.") в геномной биологии М.Ичаса и др. Параллельно разворачиванию традиции классического подхода к Я. в европейской культуре закладываются основы неклассической парадигмы в философии Я., вызванной к жизни рассмотрением последнего не в качестве объективно наличной ставшей реальности, внеположенной познающему сознанию, но, напротив, в качестве творческой процессуальности, определяющей духовное бытие индивида и фактически совпадающей с ним. Первый импульс движения в этом направлении был задан в контексте предромантической философии 18 в., трактовавшей человека как "языковое существо", а Я. - как "форму развития человеческого духа" (Гердер). Важнейшей вехой оформления неклассической трактовки Я. является идея о возможности толкования в качестве Я. любой знаковой системы с заданной интерсубъективной семантикой (от исходной мысли Вундта о "Я. жестов" до интегрального базисного тезиса Витгенштейна "мир есть Я."). Основоположником неклассической парадигмы истолкования языковых феноменов и основателем философии Я. в собственном смысле этого слова является Гумбольдт. В его трактовке Я. предстает не внешним средством выражения результатов мышления ("ergon"), но "непроизвольным средством" протекания последнего, - процессуальным средством духовного творчества и обретения истины ("energeia"). Я., таким образом, представляет, по Гумбольдту, особый мир, конституированный духом и выступающий в качестве медиатора между духом и предметным миром: языковое опосредование предметности позволяет сделать ее содержанием духа, открывая возможность мышления о мире. В этом контексте строй Я. оказывается содержательной детерминантой мировосприятия и миропонимания ("внутренняя форма" Я. как "формирующий орган мысли"), что позволяет интерпретировать концепцию Гумбольдта как предвосхищение концепции лингвистической относительности. На базе идей Гумбольдта разворачивается широкий веер психологизированных концепций Я. (уже в рамках классической традиции) и собственно психолингвистики: трактовка Я. как "инстинктивного самосознания народа" у Г.Штейнтама, понимание И.А.Бодуэном де Куртэне предмета своего исследования как "действительного Я., существующего в своей непрерывности только психологически", радикализм крайних младограмматиков с их тезисом о том, что "реально язык существует только в индивиде", и, следовательно, "на свете столько же отдельных языков, сколько индивидов" (Г.Пауль). Концепция Гумбольдта положила начало и неклассической парадигме философии Я., задав ее проблемное поле, категориальный аппарат и основные интенции. (Таким образом, можно констатировать, что если применительно к классической традиции трактовки Я. философское осмысление языковых феноменов осуществлялось в контексте общегносеологических философских моделей, но в рамках неклассической традиции философия Я. конституируется в качестве самостоятельной сферы философской проблематики.) Становление философии Я. оказывает существенное воздействие не только на структурную организацию, но и на содержание проблемных полей философского знания, охватывая своим влиянием не только гносеологию и методологию, но также и онтологию, понятую как онтология человеческого существования, и антропологию, и др. В этой связи конституирование философии Я. рефлексивно осмыслено в философии как лингвистический поворот философской традиции, задающий интенцию на перевод философских проблем в плоскость Я. и поиск их решения посредством языковой аналитики. Так, логическая семантика Фреге исследует отношения обозначения, раскрывая связь смысла языковых выражений со значением в логическом смысле этого слова. На идее о различии смысла и значения языковых выражений основана философская концепция Витгенштейна, фундированная отказом от традиционного субъект-объектного членения высказываний, понятых в качестве целостных и автономных (ср. с логикой высказываний). Внимание неклассической философии Я. сфокусировано на т.наз. проблеме семантического треугольника, т.е. проблеме соотношения имени с десигнатом и денотатом соответствующего понятия. В этой связи логика мышления анализируется Витгенштейном посредством анализа логики Я., а поскольку ареал бытия совпадает с ареалом "метафизического субъекта", постольку бытие совпадает со сферой вербальной артикуляции: "мы делаем предикатами вещей то, что заложено в наших способах их представления". В работах позднего Витгенштейна осуществляется переориентация от стремления к экспликации и анализу онтологически заданной, базовой априорной структуры Я. на анализ плюральной вариативности его процессуальных актуализаций: значение не исходно, - оно возникает в ситуации контекстных словоупотреблений (номиналистический исток концепции Витгенштейна), организованных по определенным правилам (см. Языковые игры). Если правила построения языковых конструкций, являющиеся результатом конвенции "лингвистического сообщества", описываются Витгенштейном как "поверхностная грамматика", то законы организации языковых игр - как "формы жизни", оцениваемые им в качестве "глубинной грамматики", соотнесенной с фундаментальными структурами бытия. И если задачей философии является исследование языковых игр, то сверхзадачей - "языковая терапия", т.е. аналитическое исключение из Я. генерализаций как патологий. Концепция Витгенштейна - наряду с концептуальным "реализмом здравого смысла" Мура - выступила основанием оформления в неклассической традиции философии лингвистического анализа (аналитической философии или философии обыденного языка), ориентированной - в отличие от философии логического анализа - не на реорганизацию естественного Я. в соответствии с внешними правилами, привнесенными из логики, но - вслед за Витгенштейном - на анализ естественного функционирования слова в ситуативных контекстах с целью терапии неправильных (т.е. генерализующих) словоупотреблений: не реформирование, но формирование языковых систем (своего рода языковых игр). Если кембриджская (или "терапевтическая") школа лингвистической философии в своей ориентации на устранение из Я. обобщений как патологических образований смыкается в своих интенциях с психоанализом (Дж.Уиздом, М.Лазеровиц, Э.Эмброзиус), то оксфордская школа (или "школа обыденного языка") фокусирует внимание на позитивном анализе словоупотреблений, в том числе и аксиологического характера ("психологических высказываний" у Райла и "нравственных" - у Р.Хеара), с близких к номинализму позиций выступая против любых вариантов унификации языковых структур и строя свою концепцию Я. на основе идеалов вариативности и плюрализма: эксплицитная "концепция схемы Я." П.Строссона; теория "речевых актов" в "лингвистической феноменологии" Остина. Последняя дифференцирует акты речи на локутивные (акт рефлексивного говорения о себе), иллокутивные (констатирующие, вопросительные и оценочные высказывания, направленные вовне себя) и перлокутивные (побудительные высказывания, направленные на интеллектуальные и эмоциональные миры других персон), задающие в своем взаимодействии речевое поле. В своей строгой формально-логической трактовке концепция Остина была положена в основание иллокутивной логики Р.Серла. Таким образом, именно в рамках лингвистической философии как особого вектора развертки философской проблематики реализуют себя базовые интенции неклассической парадигмы трактовки Я. В рамках логического позитивизма Венского кружка разрабатываются концепции Я. как фундаментального способа онтологической организации: "быть - значит быть значением связанной переменной" (Куайн). В этом контексте онтологическая проблематика артикулируется как проблема "перевода": знание об объекте может быть объективировано в Я. соответствующей теории Тn, а знание о ней - в Я. теории Тn+1, и т.д. - однако "радикальный перевод", т.е. перевод на Я. реальности принципиально недостижим в связи с "непрозрачностью" основ и способов референции объектов этой реальности в структурах Я. В этом контексте остро встает проблема интерпретации, а также проблема соотношения означающего и выражающего планов Я. (противопоставление "референциального" и "эмотивного" словоупотребления у К.К. Огдена и И.А.Ричардса). Острая актуализация проблем языкового формализма, а также механизмов осуществления таких процедур, как референция и интерпретация, позволило философии Я. выступить в качестве методологической основы разработки концепции искусственных языков как семиотических систем, каждая из которых с точки зрения теории множеств предстает как семантический универсум и предполагает эксплицитно заданную сферу своей предметной аппликации. Однако сама философия Я. далека от идеи возможности адекватного моделирования естественного бытия Я. в функционировании знакового формализма: Куайном формулируется идея "стимульного значения" как внеязыковых, привнесенных ситуативными "стимулами" детерминант принятия или непринятия высказывания. Транзитивной по отношению к неклассической и современной (постмодернистской) парадигмам интерпретации Я. является концепция, сформулированная в работах позднего Хайдеггера и основанная на принципиальном отказе от узкоспециальной, сугубо семиотической его трактовки. По Хайдеггеру, человек как "пастух бытия" слушает его глубинный зов - призыв абсолютной семантической полноты, жаждущей обрести форму своего выражения. Именно в Я. коренится для человека возможность свершения своего высшего предназначения: Я есть способность человека "сказать бытие", артикулировать в языковых структурах его голос, ибо устами говорящего говорит само бытие, обретающее в Я. сферу своей презентации, - и в этом плане Я. есть "дом бытия". В свете этого "дар речи есть не какая-то одна из человеческих способностей рядом со многими другими. Дар речи отличает человека, только и делая его человеком. Этой чертой очерчено его существо... Сущность человека покоится в Я." (Хайдеггер). Трактовка Я. как проявления активности человеческой сущностной экзистенции и идея наполняемости языковых структур бытием в интеллектуально-волевом человеческом усилии инспирирует современную парадигму философии Я., конституируемую в контексте культуры постмодерна. Проблема Я. в контексте этой философской парадигмы задает принципиально новое видение языковой реальности. Восприняв от классической и неклассической традиций идеи произвольности языкового знака как единства означаемого и означающего (Соссюр), влитости Я. в культурный контекст (Гумбольдт), концепции лигвистической относительности (Э.Сепир и Б.Ли Уорф), плюральности значений естественного языка в концепции языковых игр (Витгенштейн), идеи произвольности выбора правил Я., соотносимых с правилами игры ("принцип терпимости" Карнапа), конституирования смысла языковых выражений в контексте векторного человеческого усилия (Хайдеггер), современная философия Я. генетически восходит к концепции Хомского, создавшего трансформационную (генеративную) модель Я. и дистанцировавшего лингвистическую компетенцию (способность носителя Я. структурировать в соответствии с аксиоматически заданными "правилами грамматики" как "универсальным грамматическим ядром" бесконечное множество высказываний), т.е. потенциальный Я., Я. как возможность - с одной стороны, и языковой перфоманс (англ. performance - исполнение), т.е. применение языковой компетенции в конкретной ситуации говорения, актуальный Я., Я. как действительность. Парадигма постмодерна радикально по-новому артикулирует саму проблему языковой реальности. Прежде всего текст понимается предельно расширительно: с одной стороны - мир как текст ("словарь" и "энциклопедия" у Эко, "космическая библиотека" у В.Лейча, собственно "текст" у Деррида). В рамках герменевтической традиции заложена трактовка Я. в связи с проблематикой понимания: по Гадамеру, открытое для понимания бытие и есть Я. Понимание, таким образом, задает как возможность понимающего мироистолкования, так и горизонт герменевтической онтологии. Постижение смысла бытия оказывается тождественным его языковому конструированию: система категорий - это система способов конструирования бытия" (Деррида). Фундаментальным для постмодерна является тезис о соотнесенности Я. с таким феноменом, как власть. Языки, которые "высказываются, развиваются, получают свои характерные черты в свете (под Сенью) Власти", Р.Барт называет энкратическими, языки же, которые "вырабатываются, обретаются, вооружаются вне Власти и (или, против нее) - акратическими. И если энкратический Я. основан на дискретных "фигурах системности", то акратический Я. резко дистанцирован "от доксы (то есть парадоксален)". Однако, в любом случае, власть Я. - это власть смыслосозидающая и текстоконструирующая (ср. с оценкой Гумбольдтом языковых систем как средств "превращения мира в собственность духа"). Постмодернистская трактовка Я. как порождающего феномена апплицируется на сферу бессознательного, традиционно ускользавшего из-под юрисдикции вербального дискурса; в рамках структурного психоанализа фиксирована языковая форма "бытия бессознательного как речи другого" (Лакан): в бессознательном, по формулировке Лакана, "говорит желание", которое, будучи артикулированным вербально, теряет свою автохтонность, оказываясь не просто подчиненным, но фактически заданным внешними требованиями грамматического строя и правил речевых практик, - вектор "означающих" как объективных форм Я. фактически очерчивает индивидуальную судьбу (Лакан). Бессознательное, таким образом, предстает как Я., а желание - как текст. В когнитивно-рациональной сфере мы тем более сталкиваемся с языковой тотальностью: "мышление и познание предопределены языковым мироистолкованием", а "всякие рассуждения о Я. вновь и вновь оказываются Я." (Гадамер). Философия конституируется в этом контексте как особая "речевая деятельность" по формулировке претендующих на абсолютную истинность высказываний о мире в целом (Кожев). Задавая принципиально новое (предельно расширительное) видение языковой реальности, философия постмодерна формулирует и принципиально новые стратегии по отношению к тексту. Текст абсолютно свободен, ибо лишен "почтения к целостности (закону)" (Р.Барт), в этой связи он лишен и жесткой структуры, будучи организован как ризома, а также центра, будучи полисемантичным: "функцией этого центра было бы... гарантировать, чтобы организующий принцип системы ограничивал то, что мы можем назвать свободной игрой структуры" (Деррида). В этом отношении классическая трактовка текста, оцененная Деррида как "онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм", сменяется идеалом "невозможного текста" (Делез) с "бесовской текстурой" (Р.Барт), понятого как конструкция , коллаж цитат, организованный по такому принципу, как "ирония, метаречивая игра" (Эко). Особое значение приобретает в этой системе отсчета феномен контекста как результата взаимодействия текстовых подсистем. Ж.Женнетт вводит классификацию взаимодействия текстов, предполагающую вычленение таких уровней, как: 1) интертекстуальность (представленность одного текста в другом в виде цитат, плагиата, иллюзий или намеков); 2) паратекстуальность (как отношение текста к своей части, например, эпиграфу или названию); 3) метатекстуальность (как отнесенность текста к контексту); 4) гипертекстуальность (взаимопародирование текстов); 5) архитекстуальность (как текстовая жанровая связь). Поскольку "лингвистическая норма" уже перестает быть предметом "безусловной веры в референциальный Я." (Х.Брук-Роуз), постольку даже пародия, основанная на этой вере, "стала невозможной", в силу чего единственной формой речевого самовыражения остается "пастиш" (ит. pasticcio - стилизованная опера-попурри) как "изнашивание стилистической маски" (Джеймисон). В этой системе отсчета невозможна иная стратегия по отношению к тексту, нежели как основанная на отказе от восприятия его в качестве исполненного изначального смысла, что снимает саму проблему так называемого правильного прочтения: смысл должен быть исполнен в языковом перфомансе (Хомский), сконструирован в процессе деконструкции (Деррида), построен "при построении собственной субъективности" (Фуко) или выстроен в процессе текстопорождения как "означивания" (Кристева), рожден творческим актом "состоявшегося шизофреника" (Делез и Гваттари) или генерирован в коммуникативном акте (Апель). Иначе говоря, смысл не имеет массы покоя: "текст значит ткань, однако, если до сих пор мы эту ткань неизменно считали завесой, за которой... скрывается смысл", то в рамках постмодерна этот смысл конституируется лишь процессуально - "путем нескончаемого плетения множества нитей" текстовой ткани (Р.Барт). Это выдвигает на передний план фигуру Читателя как источника смысла. - "Смерть субъекта" как фундаментальная для постмодерна идея в данном случае оборачивается такой своей стороной, как "смерть Автора": "рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора" (Р.Барт). Автор превращается в "скриптора" - не более, который отнюдь не есть "тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом" (Р.Барт). Центральное место в языковых процессах занимает, таким образом, не письмо, а чтение, как место понимания занимает интерпретация: "чтение произведения влечет за собой акт интерпретации со стороны читателя. Каждый читатель овладевает произведением... и налагает на него определенную схему смысла" (Дж.Х.Миллер). В этом отношении текст абсолютно свободен, ибо "лишен почтения к целостности (закону)" (Р.Барт). Согласно постмодернистскому видению языковой реальности, "Текст /всегда и принципиально с заглавной буквы - M.M./ принципиально отличается от литературного произведения" по нескольким параметрам: 1) постмодернистски понятый текст рассматривается не в качестве продукта деятельности ("эстетического продукта"), но в качестве самой "знаковой деятельности" в ее разворачивающейся процессуальности; 2) текст вообще не рассматривается в качестве объекта, он есть "не пассивный объект, а работа и игра"; 3) текст - это "не структура, а структурообразующий процесс"; 4) текст мыслится в качестве принципиально открытого, т.е. представляющего собою в семиотическом отношении "не совокупность замкнутых в себе знаков, наделенную смыслом, который можно восстановить, а пространство, где прочерчены линии смысловых сдвигов"; и, наконец, 5) "уровнем Текста", с точки зрения Р.Барта, является "не значение /см. Смысл и Значение - M.M.I, но Означающее /см. Означающее - M.M./, в семиотическом и психоаналитическом смысле этого понятия". В этом отношении языковое пространство текста мыслится как "поле методологических операций" (Р.Барт), - и в этом смысле "текст размещается в языке, существует только в дискурсе" (Р.Барт). В позднем постмодерне столь же важным источником смысла, как и интерпретация, оказывается коммуникация. Так, Апель предлагает "трансцендентально-герменевтическую" трактовку Я., ибо "Я. является трансцендентной величиной... условием возможности и значимости диалогического взаимопонимания". В этой системе отсчета ситуация диалога, предполагающего взаимопонимание и реализующегося посредством Я., становится фундаментальной для артикуляции полей философской проблематики: роль "языковых значений" выходит далеко за рамки обслуживания когнитивного и праксеологического субъект-объектного взаимодействия, - она оказывается конституирующе значимой и "для интерсубъективной коммуникации, которая не может быть сведена к языковой передаче информации... а является одновременно процессом достижения согласия относительно смысла выражений и смысла бытия вещей, представленных в языковых выражениях" (Апель). Логицистская модель Я., по Апелю, "исходящая из идеи произвольного обозначения инструментальных представлений, не в состоянии объяснить интерсубъективно значимую языковую систему и интрасубъективные правила использования Я., отвлекаясь от коммуникативной практики и психических функций речевого субъекта" (ср. с идеей классического языкознания: "обобщение - вот единственно то, что порождает язык индивида" - Г.Пауль). Между тем с точки зрения современной философии, "говорение не относится к сфере Я, но к сфере Мы" (Гадамер), и условием возможности Я. выступает диалог, который "предшествует речи и порождает ее" (Делез и Гваттари), - "встреча является первоначальной и необходимой конъюнктурой значения языка: кто-нибудь, говорящий "Я", направляется к другому человеку" (Левинас). Именно анализ речевых коммуникативных практик конституирует, по Апелю, философию как преодолевающую "методический солипсизм" (апеллируя к ситуации диалогической коммуникации) и субстанциальный онтологизм (конституируясь как философия Я.). Кроме того, "трансцендентально-герменевтическая" трактовка Я. позволяет снять принципиальное различие между классической онтологией и новоевропейской философией сознания, не отказывая при этом последней в присущей ей претензии на критику познания. Собственно, философия, по Апелю, "является рефлексией на "значение" или "смысл" языковых выражений ("анализом Я."), а философ выступает "как критик Я.". Речевая понимающая коммуникация мыслится Апелем в качестве языковых игр, что задает новый вектор квази-языковой аналитики (см. Языковые игры). Именно языковая игра является сферой подлинной реализации не только сущности Я., но и человеческой сущности. В контексте "автоматического анализа дискурса", методология которого предложена Пешё, центральным моментом лингвистического анализа выступает "изучение маркеров производства высказывания", благодаря которому вносятся существенные модификации в само понимание структуры языка: 1) лексика перестает трактоваться как "простой список морфем вне связи с синтаксисом", - напротив, она понимается как "структурное множество взаимосвязанных с синтаксисом элементов"; 2) синтаксис уже не интерпретируется в качестве "нейтральная область чисто формальных правил", но рассматривается как "способ организации (специфический для данного языка) следов меток-ориентиров акта производства высказывания". Философия Я., таким образом, предельно расширяет в философии 20 в. ареал своего интепретационного потенциала, включая в него и концепцию человека, и концепцию сознания, и концепцию бытия. "Я. является истинным средоточием человеческого бытия, если рассматривать его исключительно в сфере, которую заполняет он один, - в сфере человеческого бытия-друг-с-другом, в сфере взаимопонимания, все крепнущего согласия, которое столь же необходимо для человеческой жизни, как воздух, которым мы дышим" (Гадамер). Именно поэтому "языкознание есть предыстория человеческого духа" и именно "в языке мы обычно так же дома, как и в мире" (Гадамер), ибо сама наша жизнь артикулирована как "разговорное бытие" (Левинас). И как греки "взволнованно и неустанно вслушивались в шелест листвы, в шум ветра, одним словом - в трепет природы, пытаясь различить разлитую в ней мысль", так и современник, вслушиваясь в "гул языка" (а "гул - это шум исправной работы"), вопрошает "трепещущий в нем смысл", ибо для "современного человека этот Я. и составляет Природу" (Р.Барт). В целом описанные векторы анализа языковой реальности, конституированные в современной философской культуре, фактически означают "трансформацию prima philosophia в философию Я." (Апель). (См. также Differance, Метаязык, Код, Письмо, Фонологизм, Автор, Ацентризм, Бинаризм, Деконструкция, Дискурс, Интертекстуальность, Нарратив, Означивание, Постмодернизм, Пустой знак, След, "Смерть Автора", Текст, Текстовой анализ, Трансцендентальное означаемое, Чтение, Экспериментация, Языковые игры.)
М. А. Можейко |
| История философии. Грицианов |
| сложная развивающаяся семиотическая система, являющаяся специфическим и универсальным средством объективации содержания как индивидуального сознания, так и культурной традиции, обеспечивая возможность его интерсубъективности, процессуального разворачивания в пространственно-временных формах и рефлексивного осмысления. Я. выполняет в системе общества такие функции, как: 1) экспрессивная; 2) сигнификативная; 3) когнитивная; 4) информационно-трансляционная; 5) коммуникативная. Аналитизм Я. (дискретность смысла его единиц и возможность их комбинаторики по определенным правилам) обеспечивает возможность формирования текстов как сложных знаков с развитой системой модальности, что задает Я. как знаковой системе свойство универсальности в выражении как процессуальности человеческого сознания и его состояний, так и целостной системы представлений о мире в качестве результата познания. В качестве многоаспектного феномена Я. выступает предметом изучения различных теоретических дисциплин: лингвистики, логики, семиотики, психологии (психолингвистики), социологии (социолингвистики), культурологии и др. В своей универсальной постановке проблема Я. является исконным предметом философского анализа. Ядром философской проблематики в данной сфере выступают: 1) в рамках традиционной и классической философии Я. — проблема возможности и меры предоставленности бытия в Я., проблема онтологического статуса языковых значений (‘слова’ и ‘вещи’), проблема соотношения Я. и мышления, проблема функционирования Я. в социокультурном контексте и др.; 2) в рамках неклассической философии Я. — проблема языкового формализма и его интерпретации, проблема языковой структуры, проблема соотношения естественных и искусственных Я., статус Я. в онтологии человеческого существования и др.; 3) а в рамках современной (постмодернистской) философии Я. — проблема текста и интертекстуальности, проблема нарративной языковой референции, проблема означивания языковых игр и др. В соответствии с этим классический, неклассический и современный периоды в развитии философии Я. могут быть условно обозначены как имеющие своим предметом соответственно языковую семантику, языковую синтактику и языковую прагматику. Традиционная парадигма в философии Я. Ранние варианты философии Я. представлены так называемой философией имени, центральным предметом которой выступает феномен номинации и ‘имя’ как синкретичный комплекс, заданный нерасчлененностью в архаичной культуре понятия и выражающего его слова. И если древнегреческая традиция в контексте своей общеатомистической ориентации интерпретировала предложение как архитектонически складывающееся из имен (например, феномен дискретности речи в концепции Аристотеля), то древнеиндийская традиция осмысления Я., напротив, трактовала имя как конституированное в результате деструкции предложения как исходной единицы Я. в процедуре рефлексивного грамматического анализа. Тем самым в рамках традиционной культуры обозначаются контуры определяющего классическую концепцию Я. противостояния семантического и синтаксического ее векторов (так называемые ‘философия имени’ и ‘философия предиката’). Узловой проблемой ‘философии имени’ выступает проблема соотношения имени и соответствующего ему предмета как фрагмента действительности или иначе — проблема ‘установления имен’ (др.-инд. namadheys, греч. onomatophetike). Традиционные концепции имени дифференцируются в соответствии с критериальной матрицей, задаваемой базовой для традиционной философии языка дихотомической оппозицей двух альтернативных подходов к трактовке языковой проблематики: онтологического и конвенциального. Первый подход базируется на презумпции онтологической заданности соответствия имени и означаемого им предмета: ‘образовать имена (вещей) не может всякий, кому вздумается, но (лишь тот), кто видит ум и естество сущего. Итак, имена — по природе’ (Прокл о позиции Пифагора). То обстоятельство, что имена даны предметам по природе (phusei), означает возможность правильного или неправильного наименования и задает необходимость постижения истинного значения (etimon) имени (отсюда — исходно — ‘этимология’), обеспечивающего постижения сущности предмета (позиция стоиков). В противоположность этому конвенциальный подход к имени понимает наименование как осуществленное не в соответствии с глубинными автохтонными качествами предмета, но ‘по установлению, договору’ (vesei). В рамках такого подхода имя принципиально не субстанциально, не атрибутивно и не имманентно предмету: ‘по одному комку глины узнается все сделанное из глины, (ибо) видоизменение — лишь имя, основанное на словах; действительное же — глина’ (Упанишады). Такая парадигма истолкования имени не позволяет проникнуть в сущность предмета посредством постижения его ‘правильного имени’, ибо ‘имена обусловлены сознанием’ (ранний буддизм), что в целом снимает проблему правильности имен как таковую, ибо ‘имена по случаю, а не по природе’ (Демокрит). Общим для обеих позиций является понимание наименования как освоения и совпадение образа номатета ‘демиурга имен’ с космоустроителем. При всей своей наивности альтернатива двух названных подходов к природе имени практически закладывает исходную основу конституированной в рамках современной философии Я. фактически изоморфной альтернативы герменевтической трактовки текста как предполагающего понимание в качестве реконструкции его имманентного смысла и его постструктуралистской интерпретации как децентрированного, конструируемого в акте воспроизведения, допускающего принципиальный плюрализм трактовки и предполагающего деконструкцию как процедуру, в рамках которой понять текст — значит сделать его осмысленным и семантически значимым. В античной философии языка оформляется также интенция синтеза названных позиций: наряду с фигурой номатета в философии Платона присутствует модель структурно-семантического соответствия имени и предмета — в когерентном режиме — с одной стороны, и эйдоса-образца — с другой. В рамках средневековой философии проблема имени артикулируется в контексте спора об универсалиях, что задает соответственную дифференциацию версий ее интерпретации в рамках таких схоластических направлений, как номинализм (‘термин, произнесенный или написанный, означает нечто лишь по установлению — ex institutio’ — Уильям Оккам) и реализм (‘познаем не по сущностям, а по именам’ — Василий Великий). Однако, при кажущейся изоморфности данной оппозиции античной оппозиции онтологизма и конвенционализма, медиевальное понимание имени гораздо сложнее и глубже, ибо включает в себя идею фундаментального символизма, задающего понимание имени как конвенции в контексте библейской традиции (‘и нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым’ — Быт., 2, 20), однако конвенции, причастной неявным образом к сущности означаемой вещи (в русле тотального семиотизма средневекового христианства). Такая установка задает импульс развитию разветвленной и сложной логико-философской традиции в рамках схоластики: введение терминов ‘абстрактное’ и ‘конкретное понятие’ Иоанном Дунсом Скотом; развитие категориального аппарата логики (см. Схоластика). В новоевропейской традиции философия Я. смыкается с методологией, эволюционирующей в контексте гносеологии (по оценке Локка, вне языковой аналитики ‘невозможно сколько-нибудь ясно или последовательно рассуждать о познании’). В контексте эмпирико-сенсуалистичной парадигмы имя рассматривается как результат рационального конструирования на базе данных чувственного опыта (‘имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки’ у Гоббса), что может быть оценено как историческое доминирование конвенциальной концепции наименования ‘по установлению’ над концепцией номотетики ‘по природе’. Такой подход имеет своим следствием и оформление в философии Я. ориентации на анализ последнего с позиций логико-математического формализма (‘Я. можно назвать одним из видов алгебры, или, наоборот, алгебра есть не что иное, как Я.’ — Д. Гартли) и установки на критику своего рода вербального фетишизма: коль скоро слова обозначают не объекты, но идеи (десигнаты), то отождествление слов с предметами (денотатами) ведет к ошибкам в познании. Резонирующее взаимодействие этих двух тенденций задает интенцию на создание специального Я. науки, достаточно формализированного и удовлетворяющего требованию десигнативной определенности (концептуальный эскиз такого Я. у Кондорсе, ‘всеобщая и рациональная грамматика’ Пор-Рояля, ‘алгебра универсальной рациональной семантики’ Лейбница), что в далекой перспективе послужило одним из исходных импульсов позитивистской программы очищения языка науки от метафизических суждений. На базе традиционной философской аналитики Я. вырастает как классическая парадигма философии Я., так и теоретическая лингвистика, равно основанные на презумпции истолкования Я. как внеположенной объективной реальности, открытой для когнитивного проникновения в рамках субъект-объектной процедуры. Исходной формой этого объективизма выступает лингвистический натурализм. В контексте сравнительно-исторического языкознания оформляется подход к Я. как к организму, проходящему в своем развитии стадии ‘становления’ и ‘истории развития’ и стадию ‘распада языковых форм’, вызванную деформацией Я. со стороны духа (А.Шлейхер); формируется генеалогическая классификация языков (Э.Бенвенист). Младограмматической лингвистической школой (Г.Остхов, К.Бругман, Б.Дельбрюк, Г.Пауль и др.) принцип историцизма (‘принцип истории Я.’ у Пауля) был рассмотрен как основа теоретического языкознания, ориентированного на исследование языкового формализма. В качестве альтернативы лингвистическая школа ‘слова и вещи’ культивирует фокусировку внимания не на фонетическо-формальном, а на семантико-этимологическом аспекте языковой эволюции, понимаемой как ‘история слововещей’ (Х.Шухардт). Окончательное оформление классической парадигмы в истории языкознания было осуществлено в связи с появлением концепции Соссюра, опубликованной после его смерти учениками (Ш.Балли и А.Сеше) на основании студенческих конспектов. Соссюром осуществлен системный подход к феномену Я.: ‘Я. представляет собой целостность сам по себе’. А поскольку Я. ‘является системой’, постольку любое изменение в ней, подобно ходу в шахматной партии, касаясь исходно одного элемента Я. (фигуры), на самом деле в результате своей реализации приводит к изменению ‘значимостей всех фигур’ и ‘может коренным образом изменить течение всей партии’. Однако для оценки, понимания и анализа наличного состояния системы Я., по Соссюру, знание ее генезиса является избыточным: ‘зритель, следивший за всей партией с самого начала, не имеет ни малейшего преимущества перед тем, кто пришел взглянуть на положение партии в критический момент’, в силу чего, хотя ‘вне категории времени языковая реальность не полна, и никакие заключения относительно нее невозможны’, тем не менее ‘единственный реальный объект лингвистики — это нормальная и регулярная жизнь уже сложившегося Я.’. В этой связи Соссюр дистанцирует ‘внутреннюю лингвистику’ или собственно лингвистику, направленную на анализ имманентной системы Я., и так называемую ‘внешнюю лингвистику’, предметом которой являются внешние по отношению к языковой системе условия ее функционирования (прежде всего, социальный контекст). Важнейшей особенностью системы Я. является семиотический характер (‘Я. — это семиологическое явление’, ‘система различных знаков’). Знаки, функционально предназначенные для ‘выражения идей’, абсолютно безразличны по отношению к содержанию последних и являются результатом закрепленной в традиции конвенции. ‘Именно потому, что знак произволен, он не знает другого закона, кроме традиции, и, наоборот, он может быть произвольным лишь потому, что опирается на традицию’. Языковой знак, по Соссюру, есть единство означающего (план выражения) и означаемого (план содержания). Соссюру принадлежит заслуга дифференциации Я. (langue) и речи (parole), задающих в своем взаимодействии сферу речевой практики (langage). Идеи Соссюра заложили фундамент классической парадигмы исследования Я., представленной такими направлениями в языкознании, как: 1) копенгагенская школа с ее программой создания глоссемантики (греч. glosso — говорение) как ‘имманентной лингвистики’ или ‘алгебры Я.’ (Л.Ельмслев), исторически восходящей к логико-философским идеям Пор-Рояля и изоморфной идеям ‘априорной грамматики’ Гуссерля и ‘чистого синтаксиса’ Карнапа; 2) пражский лингвистический кружок, развивающий идеи семантических оппозиций в структуре Я. (В.Матезиус, С.Н.Трубецкой, Р.Якобсон); 3) американская школа дескриптивной лингвистики (Л.Блумфилд, З.Харрис, В.Блок, У.Хоккет), исследовавшей речевое поведение с позиций бихевиоризма (дистрибутивный анализ речевого акта в категориях сигнала, стимула и реакции); 4) школа этнолингвистики (Э.Сепир, Г.Пайк, Б.Ли Уорф), в рамках которой была сформулирована лингвистической относительности концепция; 5) французская структурно-формальная школа, тесно связанная с идеями философского структурализма и герменевтики и основанная на тезисе ‘Я. — не калька действительности’, — языковые структуры интерпретируются этой школой прежде всего как ‘инструмент’, посредством которого осуществляется взаимопонимание среди людей’ (А.Мартине); 6) школа социолингвистики (У.Уитни, Дж.Фишман, У.Мейбов), центрированная вокруг проблематики функционирования Я. в социокультурном контексте; 7) школа системно-теоретической лингвистики, ориентированная на семиотический анализ языковых систем, в рамках которого, по Гийому, ‘в своей совокупности язык представляет собой великое творение, построенное по общему закону, закону когеренции (связанности, coherence, частей и целого...), частные интегральные системы, которые, как и любые системы, являются интегрирующими в отношении своих составных частей, обладают собственной целостностью’. Таким образом, Я. представляет собой ‘системное целое, охватывающее всю протяженность мыслимого и состоящее из систем, каждая из которых относится только к одной конкретной части мыслимого’ (Гийом). На базе классической трактовки Я., ориентированной на анализ его объективных параметров и, в частности, языкового формализма, развиваются такие современные направления исследования, как концепция интерфейса ‘человек-компьютер’, в рамках которой именно Я. обеспечивает ‘интеллектуальность системы’; ‘генетическая грамматика’ В.А.Ратнера, основанная на рассмотрении белковых цепочек как своего рода биологических ‘текстов без пробелов’; ‘полинуклеотидный Я.’ (‘НК-Я.’) в геномной биологии М.Ичаса и др. Параллельно разворачиванию традиции классического подхода к Я. в европейской культуре закладываются основы неклассической парадигмы в философии Я., вызванной к жизни рассмотрением последнего не в качестве объективно наличной ставшей реальности, внеположенной познающему сознанию, но, напротив, в качестве творческой процессуальности, определяющей духовное бытие индивида и фактически совпадающей с ним. Первый импульс движения в этом направлении был задан в контексте предромантической философии 18 в., трактовавшей человека как ‘языковое существо’, а Я. — как ‘форму развития человеческого духа’ (Гердер). Важнейшей вехой оформления неклассической трактовки Я. является идея о возможности толкования в качестве Я. любой знаковой системы с заданной интерсубъективной семантикой (от исходной мысли Вундта о ‘Я. жестов’ до интегрального базисного тезиса Витгенштейна ‘мир есть Я.’). Основоположником неклассической парадигмы истолкования языковых феноменов и основателем философии Я. в собственном смысле этого слова является Гумбольдт. В его трактовке Я. предстает не внешним средством выражения результатов мышления (‘ergon’), но ‘непроизвольным средством’ протекания последнего, — процессуальным средством духовного творчества и обретения истины (‘energeia’). Я., таким образом, представляет, по Гумбольдту, особый мир, конституированный духом и выступающий в качестве медиатора между духом и предметным миром: языковое опосредование предметности позволяет сделать ее содержанием духа, открывая возможность мышления о мире. В этом контексте строй Я. оказывается содержательной детерминантой мировосприятия и миропонимания (‘внутренняя форма’ Я. как ‘формирующий орган мысли’), что позволяет интерпретировать концепцию Гумбольдта как предвосхищение концепции лингвистической относительности. На базе идей Гумбольдта разворачивается широкий веер психологизированных концепций Я. (уже в рамках классической традиции) и собственно психолингвистики: трактовка Я. как ‘инстинктивного самосознания народа’ у Г.Штейнтама, понимание И.А.Бодуэном де Куртэне предмета своего исследования как ‘действительного Я., существующего в своей непрерывности только психологически’, радикализм крайних младограмматиков с их тезисом о том, что ‘реально язык существует только в индивиде’, и, следовательно, ‘на свете столько же отдельных языков, сколько индивидов’ (Г.Пауль). Концепция Гумбольдта положила начало и неклассической парадигме философии Я., задав ее проблемное поле, категориальный аппарат и основные интенции. (Таким образом, можно констатировать, что если применительно к классической традиции трактовки Я. философское осмысление языковых феноменов осуществлялось в контексте общегносеологических философских моделей, но в рамках неклассической традиции философия Я. конституируется в качестве самостоятельной сферы философской проблематики.) Становление философии Я. оказывает существенное воздействие не только на структурную организацию, но и на содержание проблемных полей философского знания, охватывая своим влиянием не только гносеологию и методологию, но также и онтологию, понятую как онтология человеческого существования, и антропологию, и др. В этой связи конституирование философии Я. рефлексивно осмыслено в философии как лингвистический поворот философской традиции, задающий интенцию на перевод философских проблем в плоскость Я. и поиск их решения посредством языковой аналитики. Так, логическая семантика Фреге исследует отношения обозначения, раскрывая связь смысла языковых выражений со значением в логическом смысле этого слова. На идее о различии смысла и значения языковых выражений основана философская концепция Витгенштейна, фундированная отказом от традиционного субъект-объектного членения высказываний, понятых в качестве целостных и автономных (ср. с логикой высказываний). Внимание неклассической философии Я. сфокусировано на т.наз. проблеме семантического треугольника, т.е. проблеме соотношения имени с десигнатом и денотатом соответствующего понятия. В этой связи логика мышления анализируется Витгенштейном посредством анализа логики Я., а поскольку ареал бытия совпадает с ареалом ‘метафизического субъекта’, постольку бытие совпадает со сферой вербальной артикуляции: ‘мы делаем предикатами вещей то, что заложено в наших способах их представления’. В работах позднего Витгенштейна осуществляется переориентация от стремления к экспликации и анализу онтологически заданной, базовой априорной структуры Я. на анализ плюральной вариативности его процессуальных актуализаций: значение не исходно, — оно возникает в ситуации контекстных словоупотреблений (номиналистический исток концепции Витгенштейна), организованных по определенным правилам (см. Языковые игры). Если правила построения языковых конструкций, являющиеся результатом конвенции ‘лингвистического сообщества’, описываются Витгенштейном как ‘поверхностная грамматика’, то законы организации языковых игр — как ‘формы жизни’, оцениваемые им в качестве ‘глубинной грамматики’, соотнесенной с фундаментальными структурами бытия. И если задачей философии является исследование языковых игр, то сверхзадачей — ‘языковая терапия’, т.е. аналитическое исключение из Я. генерализаций как патологий. Концепция Витгенштейна — наряду с концептуальным ‘реализмом здравого смысла’ Мура — выступила основанием оформления в неклассической традиции философии лингвистического анализа (аналитической философии или философии обыденного языка), ориентированной — в отличие от философии логического анализа — не на реорганизацию естественного Я. в соответствии с внешними правилами, привнесенными из логики, но — вслед за Витгенштейном — на анализ естественного функционирования слова в ситуативных контекстах с целью терапии неправильных (т.е. генерализующих) словоупотреблений: не реформирование, но формирование языковых систем (своего рода языковых игр). Если кембриджская (или ‘терапевтическая’) школа лингвистической философии в своей ориентации на устранение из Я. обобщений как патологических образований смыкается в своих интенциях с психоанализом (Дж.Уиздом, М.Лазеровиц, Э.Эмброзиус), то оксфордская школа (или ‘школа обыденного языка’) фокусирует внимание на позитивном анализе словоупотреблений, в том числе и аксиологического характера (‘психологических высказываний’ у Райла и ‘нравственных’ — у Р.Хеара), с близких к номинализму позиций выступая против любых вариантов унификации языковых структур и строя свою концепцию Я. на основе идеалов вариативности и плюрализма: эксплицитная ‘концепция схемы Я.’ П.Строссона; теория ‘речевых актов’ в ‘лингвистической феноменологии’ Остина. Последняя дифференцирует акты речи на локутивные (акт рефлексивного говорения о себе), иллокутивные (констатирующие, вопросительные и оценочные высказывания, направленные вовне себя) и перлокутивные (побудительные высказывания, направленные на интеллектуальные и эмоциональные миры других персон), задающие в своем взаимодействии речевое поле. В своей строгой формально-логической трактовке концепция Остина была положена в основание иллокутивной логики Р.Серла. Таким образом, именно в рамках лингвистической философии как особого вектора развертки философской проблематики реализуют себя базовые интенции неклассической парадигмы трактовки Я. В рамках логического позитивизма Венского кружка разрабатываются концепции Я. как фундаментального способа онтологической организации: ‘быть — значит быть значением связанной переменной’ (Куайн). В этом контексте онтологическая проблематика артикулируется как проблема ‘перевода’: знание об объекте может быть объективировано в Я. соответствующей теории Тn, а знание о ней — в Я. теории Тn+1, и т.д. — однако ‘радикальный перевод’, т.е. перевод на Я. реальности принципиально недостижим в связи с ‘непрозрачностью’ основ и способов референции объектов этой реальности в структурах Я. В этом контексте остро встает проблема интерпретации, а также проблема соотношения означающего и выражающего планов Я. (противопоставление ‘референциального’ и ‘эмотивного’ словоупотребления у К.К. Огдена и И.А.Ричардса). Острая актуализация проблем языкового формализма, а также механизмов осуществления таких процедур, как референция и интерпретация, позволило философии Я. выступить в качестве методологической основы разработки концепции искусственных языков как семиотических систем, каждая из которых с точки зрения теории множеств предстает как семантический универсум и предполагает эксплицитно заданную сферу своей предметной аппликации. Однако сама философия Я. далека от идеи возможности адекватного моделирования естественного бытия Я. в функционировании знакового формализма: Куайном формулируется идея ‘стимульного значения’ как внеязыковых, привнесенных ситуативными ‘стимулами’ детерминант принятия или непринятия высказывания. Транзитивной по отношению к неклассической и современной (постмодернистской) парадигмам интерпретации Я. является концепция, сформулированная в работах позднего Хайдеггера и основанная на принципиальном отказе от узкоспециальной, сугубо семиотической его трактовки. По Хайдеггеру, человек как ‘пастух бытия’ слушает его глубинный зов — призыв абсолютной семантической полноты, жаждущей обрести форму своего выражения. Именно в Я. коренится для человека возможность свершения своего высшего предназначения: Я есть способность человека ‘сказать бытие’, артикулировать в языковых структурах его голос, ибо устами говорящего говорит само бытие, обретающее в Я. сферу своей презентации, — и в этом плане Я. есть ‘дом бытия’. В свете этого ‘дар речи есть не какая-то одна из человеческих способностей рядом со многими другими. Дар речи отличает человека, только и делая его человеком. Этой чертой очерчено его существо... Сущность человека покоится в Я.’ (Хайдеггер). Трактовка Я. как проявления активности человеческой сущностной экзистенции и идея наполняемости языковых структур бытием в интеллектуально-волевом человеческом усилии инспирирует современную парадигму философии Я., конституируемую в контексте культуры постмодерна. Проблема Я. в контексте этой философской парадигмы задает принципиально новое видение языковой реальности. Восприняв от классической и неклассической традиций идеи произвольности языкового знака как единства означаемого и означающего (Соссюр), влитости Я. в культурный контекст (Гумбольдт), концепции лигвистической относительности (Э.Сепир и Б.Ли Уорф), плюральности значений естественного языка в концепции языковых игр (Витгенштейн), идеи произвольности выбора правил Я., соотносимых с правилами игры (‘принцип терпимости’ Карнапа), конституирования смысла языковых выражений в контексте векторного человеческого усилия (Хайдеггер), современная философия Я. генетически восходит к концепции Хомского, создавшего трансформационную (генеративную) модель Я. и дистанцировавшего лингвистическую компетенцию (способность носителя Я. структурировать в соответствии с аксиоматически заданными ‘правилами грамматики’ как ‘универсальным грамматическим ядром’ бесконечное множество высказываний), т.е. потенциальный Я., Я. как возможность — с одной стороны, и языковой перфоманс (англ. performance — исполнение), т.е. применение языковой компетенции в конкретной ситуации говорения, актуальный Я., Я. как действительность. Парадигма постмодерна радикально по-новому артикулирует саму проблему языковой реальности. Прежде всего текст понимается предельно расширительно: с одной стороны — мир как текст (‘словарь’ и ‘энциклопедия’ у Эко, ‘космическая библиотека’ у В.Лейча, собственно ‘текст’ у Деррида). В рамках герменевтической традиции заложена трактовка Я. в связи с проблематикой понимания: по Гадамеру, открытое для понимания бытие и есть Я. Понимание, таким образом, задает как возможность понимающего мироистолкования, так и горизонт герменевтической онтологии. Постижение смысла бытия оказывается тождественным его языковому конструированию: система категорий — это система способов конструирования бытия’ (Деррида). Фундаментальным для постмодерна является тезис о соотнесенности Я. с таким феноменом, как власть. Языки, которые ‘высказываются, развиваются, получают свои характерные черты в свете (под Сенью) Власти’, Р.Барт называет энкратическими, языки же, которые ‘вырабатываются, обретаются, вооружаются вне Власти и (или, против нее) — акратическими. И если энкратический Я. основан на дискретных ‘фигурах системности’, то акратический Я. резко дистанцирован ‘от доксы (то есть парадоксален)’. Однако, в любом случае, власть Я. — это власть смыслосозидающая и текстоконструирующая (ср. с оценкой Гумбольдтом языковых систем как средств ‘превращения мира в собственность духа’). Постмодернистская трактовка Я. как порождающего феномена апплицируется на сферу бессознательного, традиционно ускользавшего из-под юрисдикции вербального дискурса; в рамках структурного психоанализа фиксирована языковая форма ‘бытия бессознательного как речи другого’ (Лакан): в бессознательном, по формулировке Лакана, ‘говорит желание’, которое, будучи артикулированным вербально, теряет свою автохтонность, оказываясь не просто подчиненным, но фактически заданным внешними требованиями грамматического строя и правил речевых практик, — вектор ‘означающих’ как объективных форм Я. фактически очерчивает индивидуальную судьбу (Лакан). Бессознательное, таким образом, предстает как Я., а желание — как текст. В когнитивно-рациональной сфере мы тем более сталкиваемся с языковой тотальностью: ‘мышление и познание предопределены языковым мироистолкованием’, а ‘всякие рассуждения о Я. вновь и вновь оказываются Я.’ (Гадамер). Философия конституируется в этом контексте как особая ‘речевая деятельность’ по формулировке претендующих на абсолютную истинность высказываний о мире в целом (Кожев). Задавая принципиально новое (предельно расширительное) видение языковой реальности, философия постмодерна формулирует и принципиально новые стратегии по отношению к тексту. Текст абсолютно свободен, ибо лишен ‘почтения к целостности (закону)’ (Р.Барт), в этой связи он лишен и жесткой структуры, будучи организован как ризома, а также центра, будучи полисемантичным: ‘функцией этого центра было бы... гарантировать, чтобы организующий принцип системы ограничивал то, что мы можем назвать свободной игрой структуры’ (Деррида). В этом отношении классическая трактовка текста, оцененная Деррида как ‘онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм’, сменяется идеалом ‘невозможного текста’ (Делез) с ‘бесовской текстурой’ (Р.Барт), понятого как конструкция , коллаж цитат, организованный по такому принципу, как ‘ирония, метаречивая игра’ (Эко). Особое значение приобретает в этой системе отсчета феномен контекста как результата взаимодействия текстовых подсистем. Ж.Женнетт вводит классификацию взаимодействия текстов, предполагающую вычленение таких уровней, как: 1) интертекстуальность (представленность одного текста в другом в виде цитат, плагиата, иллюзий или намеков); 2) паратекстуальность (как отношение текста к своей части, например, эпиграфу или названию); 3) метатекстуальность (как отнесенность текста к контексту); 4) гипертекстуальность (взаимопародирование текстов); 5) архитекстуальность (как текстовая жанровая связь). Поскольку ‘лингвистическая норма’ уже перестает быть предметом ‘безусловной веры в референциальный Я.’ (Х.Брук-Роуз), постольку даже пародия, основанная на этой вере, ‘стала невозможной’, в силу чего единственной формой речевого самовыражения остается ‘пастиш’ (ит. pasticcio — стилизованная опера-попурри) как ‘изнашивание стилистической маски’ (Джеймисон). В этой системе отсчета невозможна иная стратегия по отношению к тексту, нежели как основанная на отказе от восприятия его в качестве исполненного изначального смысла, что снимает саму проблему так называемого правильного прочтения: смысл должен быть исполнен в языковом перфомансе (Хомский), сконструирован в процессе деконструкции (Деррида), построен ‘при построении собственной субъективности’ (Фуко) или выстроен в процессе текстопорождения как ‘означивания’ (Кристева), рожден творческим актом ‘состоявшегося шизофреника’ (Делез и Гваттари) или генерирован в коммуникативном акте (Апель). Иначе говоря, смысл не имеет массы покоя: ‘текст значит ткань, однако, если до сих пор мы эту ткань неизменно считали завесой, за которой... скрывается смысл’, то в рамках постмодерна этот смысл конституируется лишь процессуально — ‘путем нескончаемого плетения множества нитей’ текстовой ткани (Р.Барт). Это выдвигает на передний план фигуру Читателя как источника смысла. — ‘Смерть субъекта’ как фундаментальная для постмодерна идея в данном случае оборачивается такой своей стороной, как ‘смерть Автора’: ‘рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора’ (Р.Барт). Автор превращается в ‘скриптора’ — не более, который отнюдь не есть ‘тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом’ (Р.Барт). Центральное место в языковых процессах занимает, таким образом, не письмо, а чтение, как место понимания занимает интерпретация: ‘чтение произведения влечет за собой акт интерпретации со стороны читателя. Каждый читатель овладевает произведением... и налагает на него определенную схему смысла’ (Дж.Х.Миллер). В этом отношении текст абсолютно свободен, ибо ‘лишен почтения к целостности (закону)’ (Р.Барт). Согласно постмодернистскому видению языковой реальности, ‘Текст /всегда и принципиально с заглавной буквы — M.M./ принципиально отличается от литературного произведения’ по нескольким параметрам: 1) постмодернистски понятый текст рассматривается не в качестве продукта деятельности (‘эстетического продукта’), но в качестве самой ‘знаковой деятельности’ в ее разворачивающейся процессуальности; 2) текст вообще не рассматривается в качестве объекта, он есть ‘не пассивный объект, а работа и игра’; 3) текст — это ‘не структура, а структурообразующий процесс’; 4) текст мыслится в качестве принципиально открытого, т.е. представляющего собою в семиотическом отношении ‘не совокупность замкнутых в себе знаков, наделенную смыслом, который можно восстановить, а пространство, где прочерчены линии смысловых сдвигов’; и, наконец, 5) ‘уровнем Текста’, с точки зрения Р.Барта, является ‘не значение /см. СМЫСЛ И ЗНАЧЕНИЕ — M.M.I, но Означающее /см. ОЗНАЧАЮЩЕЕ — M.M./, в семиотическом и психоаналитическом смысле этого понятия’. В этом отношении языковое пространство текста мыслится как ‘поле методологических операций’ (Р.Барт), — и в этом смысле ‘текст размещается в языке, существует только в дискурсе’ (Р.Барт). В позднем постмодерне столь же важным источником смысла, как и интерпретация, оказывается коммуникация. Так, Апель предлагает ‘трансцендентально-герменевтическую’ трактовку Я., ибо ‘Я. является трансцендентной величиной... условием возможности и значимости диалогического взаимопонимания’. В этой системе отсчета ситуация диалога, предполагающего взаимопонимание и реализующегося посредством Я., становится фундаментальной для артикуляции полей философской проблематики: роль ‘языковых значений’ выходит далеко за рамки обслуживания когнитивного и праксеологического субъект-объектного взаимодействия, — она оказывается конституирующе значимой и ‘для интерсубъективной коммуникации, которая не может быть сведена к языковой передаче информации... а является одновременно процессом достижения согласия относительно смысла выражений и смысла бытия вещей, представленных в языковых выражениях’ (Апель). Логицистская модель Я., по Апелю, ‘исходящая из идеи произвольного обозначения инструментальных представлений, не в состоянии объяснить интерсубъективно значимую языковую систему и интрасубъективные правила использования Я., отвлекаясь от коммуникативной практики и психических функций речевого субъекта’ (ср. с идеей классического языкознания: ‘обобщение — вот единственно то, что порождает язык индивида’ — Г.Пауль). Между тем с точки зрения современной философии, ‘говорение не относится к сфере Я, но к сфере Мы’ (Гадамер), и условием возможности Я. выступает диалог, который ‘предшествует речи и порождает ее’ (Делез и Гваттари), — ‘встреча является первоначальной и необходимой конъюнктурой значения языка: кто-нибудь, говорящий ‘Я’, направляется к другому человеку’ (Левинас). Именно анализ речевых коммуникативных практик конституирует, по Апелю, философию как преодолевающую ‘методический солипсизм’ (апеллируя к ситуации диалогической коммуникации) и субстанциальный онтологизм (конституируясь как философия Я.). Кроме того, ‘трансцендентально-герменевтическая’ трактовка Я. позволяет снять принципиальное различие между классической онтологией и новоевропейской философией сознания, не отказывая при этом последней в присущей ей претензии на критику познания. Собственно, философия, по Апелю, ‘является рефлексией на ‘значение’ или ‘смысл’ языковых выражений (‘анализом Я.’), а философ выступает ‘как критик Я.’. Речевая понимающая коммуникация мыслится Апелем в качестве языковых игр, что задает новый вектор квази-языковой аналитики (см. ЯЗЫКОВЫЕ ИГРЫ). Именно языковая игра является сферой подлинной реализации не только сущности Я., но и человеческой сущности. В контексте ‘автоматического анализа дискурса’, методология которого предложена Пешё, центральным моментом лингвистического анализа выступает ‘изучение маркеров производства высказывания’, благодаря которому вносятся существенные модификации в само понимание структуры языка: 1) лексика перестает трактоваться как ‘простой список морфем вне связи с синтаксисом’, — напротив, она понимается как ‘структурное множество взаимосвязанных с синтаксисом элементов’; 2) синтаксис уже не интерпретируется в качестве ‘нейтральная область чисто формальных правил’, но рассматривается как ‘способ организации (специфический для данного языка) следов меток-ориентиров акта производства высказывания’. Философия Я., таким образом, предельно расширяет в философии 20 в. ареал своего интепретационного потенциала, включая в него и концепцию человека, и концепцию сознания, и концепцию бытия. ‘Я. является истинным средоточием человеческого бытия, если рассматривать его исключительно в сфере, которую заполняет он один, — в сфере человеческого бытия-друг-с-другом, в сфере взаимопонимания, все крепнущего согласия, которое столь же необходимо для человеческой жизни, как воздух, которым мы дышим’ (Гадамер). Именно поэтому ‘языкознание есть предыстория человеческого духа’ и именно ‘в языке мы обычно так же дома, как и в мире’ (Гадамер), ибо сама наша жизнь артикулирована как ‘разговорное бытие’ (Левинас). И как греки ‘взволнованно и неустанно вслушивались в шелест листвы, в шум ветра, одним словом — в трепет природы, пытаясь различить разлитую в ней мысль’, так и современник, вслушиваясь в ‘гул языка’ (а ‘гул — это шум исправной работы’), вопрошает ‘трепещущий в нем смысл’, ибо для ‘современного человека этот Я. и составляет Природу’ (Р.Барт). В целом описанные векторы анализа языковой реальности, конституированные в современной философской культуре, фактически означают ‘трансформацию prima philosophia в философию Я.’ (Апель). (см. также DIFFERANCE, МЕТАЯЗЫК, КОД, ПИСЬМО, ФОНОЛОГИЗМ, АВТОР, АЦЕНТРИЗМ, БИНАРИЗМ, ДЕКОНСТРУКЦИЯ, ДИСКУРС, ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ, НАРРАТИВ, ОЗНАЧИВАНИЕ, ПОСТМОДЕРНИЗМ, ПУСТОЙ ЗНАК, СЛЕД, СМЕРТЬ АВТОРА, ТЕКСТ, ТЕКСТОВОЙ АНАЛИЗ, ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЕ ОЗНАЧАЕМОЕ, ЧТЕНИЕ, ЭКСПЕРИМЕНТАЦИЯ, ЯЗЫКОВЫЕ ИГРЫ.) |
| Новый философский словарь |
сложная развивающаяся семиотическая система, являющаяся специфическим и универсальным средством объективации содержания как индивидуального сознания, так и культурной традиции, обеспечивая возможность его интерсубъективности, процессуального разворачивания в пространственно-временных формах и рефлексивного осмысления Я. выполняет в системе общества такие функции, как 1) экспрессивная; 2) сигнификативная; 3) когнитивная; 4) информационно-трансляционная; 5) коммуникативная. Аналитизм Я. (дискретность смысла его единиц и возможность их комбинаторики по определенным правилам) обеспечивает возможность формирования текстов как сложных знаков с развитой системой модальности, что задает Я. как знаковой системе свойство универсальности в выражении как процес-суальности человеческого сознания и его состояний, так и целостной системы представлений о мире в качестве резуль-татата познания. В качестве многоаспектного феномена Я. выступает предметом изучения различных теоретических дисциплин: лингвистики, логики, семиотики, психологии (психолингвистики), социологии (социолингвистики), культурологии и др. В своей универсальной постановке проблема Я. является исконным предметом философского анализа. Ядром философской проблематики в данной сфере выступают: 1) в рамках традиционной и классической философии Я. - проблема возможности и меры предоставленности бытия в Я., проблема онтологического статуса языковых значений ("слова" и "вещи"), проблема соотношения Я. и мышления, проблема функционирования Я. в социокультурном контексте и др.; 2) в рамках неклассической философии Я. - проблема языкового формализма и его интерпретации, проблема языковой структуры, проблема соотношения естественных и искусственных Я., статус Я. в онтологии человеческого существования и др.; 3) а в рамках современной (постмодернистской) философии Я. - проблема текста и интертекстуальности, проблема нарративной языковой референции, проблема означивания языковых игр и др. В соответствии с этим, классический, неклассический и современный периоды в развитии философии Я. могут быть условно обозначены как имеющие своим предметом - соответственно - языковую семантику, языковую синтактику и языковую прагматику. Традиционная парадигма в философии Я. Ранние варианты философии Я. представлены так называемой философией имени, центральным предметом которой выступает феномен номинации и имя как синкретичный комплекс, заданный нерасчленностью в архаичной культуре понятия и выражающего его слова. И если древнегреческая традиция в контексте своей общеатомистической ориентации интерпретировала предложение как архитектонически складывающееся из имен (например, феномен дискретности речи в концепции Аристотеля), то древнеиндийская традиция осмысления Я., напротив, трактовала имя как конституированное в результате деструкции предложения как исходной единицы Я. в процедуре рефлексивного грамматического анализа. Тем самым в рамках традиционной культуры обозначаются контуры определяющего классическую концепцию Я. противостояния семантического и синтаксического ее векторов (так наз. "философия имени" и "философия предиката"). Узловой проблемой философии имени выступает проблема соотношения имени и соответствующего ему предмета как фрагмента действительности или - иначе - проблема "установления имен" (др. инд. namadheys, греч. onomatophetike). Традиционные концепции имени дифференцируются в соответствии с критериальной матрицей, задаваемой базовой для традиционной философии языка дихотомической оппозицей двух альтернативных подходов к трактовке языковой проблематики: онтологического и конвенциального. Первый подход базируется на презумпции онтологической заданности соответствия имени и означаемого им предмета: "образовать имена (вещей) не может всякий, кому вздумается, но (лишь тот), кто видит ум и естество сущего. Итак, имена - по природе" (Прокл о позиции Пифагора). То обстоятельство, что имена даны предметам по природе (phusei), означает возможность правильного или неправильного наименования и задает необходимость постижения истинного значения (etimon) имени (отсюда - исходно - "этимология"), обеспечивающего постижения сущности предмета (позиция стоиков). В противоположность этому, конвенциальный подход к имени понимает наименование как осуществленное не в соответствии с глубинными автохотоными качествами предмета, но "по установлению, договору" (vesei). В рамках такого подхода имя принципиально не субстанциально, не атрибутивно и не имманентно предмету: "по одному комку глины узнается все сделанное из глины, (ибо) видоизменение - лишь имя, основанное на словах; действительное же - глина" (Упани-шады). Такая парадигма истолкования имени не позволяет проникнуть в сущность предмета посредством постижения его "правильного имени", ибо "имена обусловлены сознанием" (ранний буддизм), что в целом снимает проблему правильности имен как таковую, ибо "имена по случаю, а не по природе" (Демокрит). Общим для обеих позиций является понимание наименования как освоения и совпадение образа номатета "демиурга имен" с космоустроителем. При всей своей наивности, альтернатива двух названных подходов к природе имени практически закладывает исходную основу конституированной в рамках современной философии Я. фактически изоморфной альтернативы герменевтической трактовки текста как предполагающего понимание в качестве реконструкции его имманентного смысла и его постструктуралистской интерпретации как децентрированного, конструируемого в акте воспроизведения, допускающего принципиальный плюрализм трактовки и предполагающего деконструкцию как процедуру, в рамках которой понять текст - значит сделать его осмысленным и семантически значимым. В античной философии языка оформляется также интенция синтеза названных позиций: наряду с фигурой номатета в философии Платона присутствует модель структурно-семантического со-ответсвия имени и предмета - в когеретном режиме - с одной стороны, и эйдоса-образца - с другой. В рамках средневековой философии проблема имени артикулируется в контексте спора об универсалиях, что задает соответственную дифференциацию версий ее интерпретации в рамках таких схоластических направлений, как номинализм ("термин, произнесенный или написанный, означает нечто лишь по установлению - ex institutio" - Уильям Оккам) и реализм ("познаем не по сущностям, а по именам" - Василий Великий). Однако, при кажущейся изоморфности данной оппозиции античной оппозиции онтологизма и конвенционализма, медие-вальное понимание имени гораздо сложнее и глубже, ибо включает в себя идею фундаментального символизма, задающего понимание имени как конвенции в контексте библейской традиции ("и нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым" - Быт, 2, 20), однако - конвенции, причастной неявным образом к сущности означаемой вещи (в русле тотального семиотизма средневекового христианства). Такая установка задает импульс развитию разветвленной и сложной логико-философской традиции в рамках схоластики: введение терминов "абстрактное" и "конкретное понятие" Иоанном Дунсом Скотом; развитие категориального аппарата логики (см. Схоластика). В новоевропейской традиции философия Я., смыкается с методологией, эволюционирующей в контексте гносеологии (по оценке Локка, вне языковой аналитики "невозможно сколько-нибудь ясно или последовательно рассуждать о познании"). В контексте эмпирико-сенсуалистичной парадигмы имя рассматривается как результат рационального конструирования на базе данных чувственного опыта ("имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки" у Гоббса), что может быть оценено как историческое доминирование кон-венциальной концепции наименования "по установлению" над концепцией номотетики "по природе". Такой подход имеет своим следствием и оформление в философии Я. ориентации на анализ последнего с позиций логико-математического формализма ("Я. можно назвать одним из видов алгебры, или, наоборот, алгебра есть не что иное, как Я." - Д. Гартли) и установки на критику своего рода вербального фетишизма: коль скоро слова обозначают не объекты, но идеи (десигнаты), то отождествление слов с предметами (денотатами) ведет к ошибкам в познании. Резонирующее взаимодействие этих двух тенденций задает интенцию на создание специального Я. науки, достаточно формализированного и удовлетворяющего требованию десигнативной определенности (концептуальный эскиз такого Я. у Кондорсе, "всеобщая и рациональная грамматика" Пор-Рояля, "алгебра универсальной рациональной семантики" Лейбница), что в далекой перспективе послужило одним из исходных импульсов позитивистской программы очищения языка науки от метафизических суждений. На базе традиционной философской аналитики Я. вырастает как классическая парадигма философии Я., так и теоретическая лингвистика, равно основанные на пре-зумции истолкования Я. как внеположенной объективной реальности, открытой для когнитивного проникновения в рамках субъект-объектноой процедуры. Исходной формой этого объективизма выступает лингвистический натурализм. В контексте сравнительно-исторического языкознания оформляется подход к Я. как к организму, проходящему в своем развитии стадии "становления" и "истории развития" и стадию "распада языковых форм", вызванную деформацией Я. со стороны духа (А. Шлейхер); формируется генеалогическая классификация языков (Э. Бенвенист). Младограмматической лингвистической школой (Г. Остхов, К. Бругман, Б. Дельбрюк, Г. Пауль и др.) принцип историцизма ("принцип истории Я." у Пауля) был рассмотрен как основа теоретического языкознания, ориентированного на исследование языкового формализма. В качестве альтернативы лингвистическая школа "Слова и вещи" культивирует фокусировку внимания не на фонетическо-формальном, а на семантико-этимологическом аспекте языковой эволюции, понимаемой
как "история слововещей" (X. Шухардт). Окончательное оформление классической парадигмы в истории языкознания было осуществлено в связи с появлением концепции Соссюра, опубликованной после его смерти учениками (III. Балли и А. Сеше) на основании студенческих конспектов. Соссюром осуществлен системный подход к феномену Я.: "Я. представляет собой целостность сам по себе". А поскольку Я. "является системой", поскольку любое изменение в ней, побобно ходу в шахматной партии, касаясь исходно одного элемента Я. (фигуры), на самом деле в результате своей реализации приводит к изменению "значимостей всех фигур" и "может коренным образом изменить течение всей партии". - Однако, для оценки, понимания и анализа наличного состояния системы Я., по Соссюру, знание ее генезиса является избыточным: "зритель, следивший за всей партией с самого начала, не имеет ни малейшего преимущества перед тем, кто пришел взглянуть на положение партии в критический момент", в силу чего, хотя "вне категории времени языковая реальность не полна, и никакие заключения относительно нее невозможны", тем не менее - "единственный реальный объект лингвистики - это нормльная и регулярная жизнь уже сложившегося Я.". В этой связи, Соссюр дистанцирует "внутреннюю лингвистику" или собственно лингвистику, направленную на анализ имманентной системы языка, и так называемую "внешнюю лингвистику", предметом которой являются внешние по отношению к языковой системе условия ее функционирования (прежде всего, социальный контекст). Важнейшей особенностью системы Я. является семиотический характер ("Я. - это семиологическое явление", "система различных знаков"). Знаки, функционально предназначенные для "выражения идей", абсолютно безразличны по отношению к содержанию последних и являются результатом закрепленной в традиции конвенции. "Именно потому, что знак произволен, он не знает другого закона, кроме традиции, и, наоборот он может быть произвольным лишь потому, что опирается на традицию". Языковой знак, по Соссюру, есть единство означающего (план выражения) и означаемого (план содержания). Соссюру принадлежит заслуга дифференциации Я. (langue) и речи (parole), задающих в своем взаимодействии сферу речевой практики (langage). Идеи Соссюра заложили фундамент классической парадигмы исследования Я., представленной такими направлениями в языкознании, как 1) копенгагенская школа с ее программой создания глоссемантики (греч. glosso - говорение) как "имманентной лингвистики" или "алгебры Я." (Л. Ельмслев), исторически восходящей к логико-философским идеям Пор-Рояля и изоморфной идеям "априорной грамматики" Гуссерля и "чистого синтаксиса" Карнапа; 2) пражский лингвистический кружок, развивающий идеи семантических оппозиций в структуре Я. (В. Матезиус, С.Н. Трубецкой, Р. Якобсон); 3) американская школа дескриптивной лингвистики (Л. Блумфилд, 3. Харрис, В. Блок, У. Хоккет), исследовавшей речевое поведение с позиций бихевиоризма (дистрибутивный анализ речевого акта в категориях сигнала, стимула и реакции); 4) школа этнолингвистики (Э. Сепир, Г. Пайк, Б. ли Уорф), в рамках которой была сформулирована лингвистической относительности концепция; 5) французская структурно-формальная школа, тесно связанная с идеями философского структурализма и герменевтики и основанная на тезисе "Я. - не калька действительности", - языковые структуры интерпретируются этой школой, прежде всего, как "инструмент", посредством которого осуществляется взаимопонимание среди людей" (А. Мартине); 6) школа социолингвистики (У. Уитни, Дж. Фишман, У. Мейбов), центрированная вокруг проблематики функционирования Я. в социокультурном контексте; 7) школа системно-теоретической лингвистики, ориентированная на семиотический анализ языковых систем, в рамках которого "в своей совокупности Я. представляет собой великое творение, построенное по общему закону, закону когеренции (связанности, coherence, частей и целого...), частные интегральные системы, которые как и любые системы, являются интегрирующими в отношении своих составных частей, обладают собственной целостностью". Таким образом, Я. представляет собой "системное целое, охватывающее всю протяженность мыслимого и состоящее из систем, каждая из которых относится только к одной конкретной части мыслимого" (Гийом). На базе классической трактовки Я., ориентированной на анализ его объективных параметров, и, в частности, языкового формализма, развиваются такие современные направления исследования, как концепция интерфейса "человек-компьютер", в рамках которой именно Я. обеспечивает "интеллектуальность системы"; "генетическая грамматика" В.А. Ратнера, основанная на рассмотрении белковых цепочек как своего рода биологических "текстов без пробелов"; "полинуклеотидный Я." ("НК-Я.") в геномной биологии М. Ичаса и др. Параллельно разворачиванию традиции классического подхода к Я. в европейской культуре закладываются основы неклассической парадигмы в философии Я., вызванной к жизни рассмотрением последнего не в качестве объективно наличной ставшей реальности, внеположенной познающему сознанию, но - напротив - в качестве творческой процессуальности, определяющей духовное бытие индивида и фактически совпадающей с ним. Первый импульс движения в этом направлении был задан в контексте предромантической философии 18 в., трактовавшей человека как "языковое существо", а Я. - как "форму развития человеческого духа" (Гердер). Важнейшей вехой оформления неклассической трактовки Я. является идея о возможности толкования в качестве Я. любой знаковой системы с заданной интерсубъективной семантикой (от исходной мысли Вундта о "языке жестов" до интегрального базисного тезиса Витгенштейна "мир есть язык"). Основоположником неклассической парадигмы истолкования языковых феноменов и основателем философии Я. в собственном смысле этого слова является Гумбольдт. В его трактовке Я. предстает не внешним средством выражения результатов мышления ("ergon"), но "непроизвольным средством" протекания последнего, - процессуальным средством духовного творчества и обретения истины ("energeia"). Я., таким образом, представляет, по Гумбольдту, особый мир, конституированный духом и выступающий в качестве медиатора между духом и предметным миром: языковое опосредование предметности позволяет сделать ее содержанием духа, открывая возможность мышления о мире. В этом контексте строй Я. оказывавется содержательной детерминантой мировосприятия и миропонимания ("внутренняя форма" Я. как "формирующий орган мысли"), что позволяет интерпретировать концепцию Гумбольдта как предвосхищение концепции лигвисти-ческой относительности. На базе идей Гумбольдта разворачивается широкий веер психологизированных концепций Я. (уже в рамках классической традициии) и собственно психолингвистики: трактовка Я. как "инстинктивного самосознания народа" у Г. Штейнтама, понимание И.А. Бодуэном де Куртэне предмета своего исследования как "действительного Я., существующего в своей непрерывности только психологически", радикализм крайних младограмматиков с их тезисом о том, что "реально Я. существует только в индивиде", и, следовательно, "на свете столько же отдельных языков, сколько индивидов" (Г. Пауль). Концепция Гумбольдта положила начало и неклассической парадигме философии Я., задав ее проблемное поле, категориальный аппарат и основные интенции. (Таким образом, можно констатировать, что
если применительно к классической традиции трактовки Я. философское осмысление языковых феноменов осуществлялось в контексте общегносеологических философских моделей, но в рамках неклассической традиции философия Я. конституируется в качестве самостоятельной сферы философской проблематики). Становление философии Я. оказывает существенное воздействие не только на структурную организацию, но и на содержание проблемных полей философского знания, охватывая своим влиянием не только гносеологию и методологию, но также и онтологию, понятую как онтология человеческого существования, и антропологию, и др. В этой связи конституирование философии Я. рефлексивно осмыслено в философии как лингвистический поворот философской традиции, задающий интенцию на перевод философских проблем в плоскость Я. и поиск их решения посредством языковой аналитики. Так, логическая семантика Фреге исследует отношения обозначения, раскрывая связь смысла языковых выражений со значением в логическом смысле этого слова. На идее о различии смысла и значения языковых выражений основана философская концепция Витгенштейна, фундированная отказом от традиционного субъект-объектного членения высказываний, понятых в качестве целостных и автономных (ср. с логикой высказываний). Внимание неклассической философии Я. сфокусировано на так наз. проблеме семантического треугольника, т.е. проблеме соотношения имени с десигнатом и денотатом соответствующего понятия. В этой связи логика мышления анализируется Витгенштейном посредством анализа логики Я., а поскольку ареал бытия совпадает с ареалом "метафизического субъекта", поскольку бытие совпадает со сферой вербальной артикуляции: "мы делаем предикатами вещей то, что заложено в наших способах их представления". В работах позднего Витгенштейна осуществляется переориентация от стремления к экспликации и анализу онтологически заданной, базовой априорной структуры Я. на анализ плюральной вариативности его процессуальных актуализаций: значение не исходно, - оно возникает в ситуации контекстных словоупотреблений (номиналистический исток концепции Витгенштейна), организованных по определенным правилам (см. Языковые игры). Если правила построения языковых конструкций, являющиеся результатом конвенции "лингвистического сообщества", описываются Витгенштейном как "поверхностная грамматика", то законы организации языковых игр - как "формы жизни", оцениваемые им в качестве "глубинной грамматики", соотнесенной с фундаментальными структурами бытия. И если задачей философии является исследование языковых игр, то сверхзадачей - "языковая терапия", т.е. аналитическое исключение из Я. генерализаций как патологий. Концепция Витгенштейна - наряду с концептуальным "реализмом здравого смысла" Мура - выступила основанием оформления в неклассической традиции философии лингвистического анализа (аналитической философии или философии обыденного языка) ориентированной - в отличие от философии логического анализа - не на реорганизацию естественного Я. в соответствии с внешними правилами, привнесенными из логики, но - вслед за Витгенштейном - на анализ естественного функционирования слова в ситуативных контекстах с целью терапии неправильных (т.е. генерализующих) словоупотреблений: не реформирование, но формирование языковых систем (своего рода языковых игр). Если кембриджская (или "терапевтическая") школа лингвистической философии в своей ориентации на устранение из Я. обобщений как патологических образований смыкается в своих интенциях с психоанализом (Дж. Уиздом, М. Лазеровиц, Э. Эмброзиус), то оксфордская школа (или "школа обыденного языка") фокусирует внимание на позитивном анализе словоупотреблений, в том числе и аксиологического характера ("психологических высказываний" у Райла и "нравственных" - у Р. Хеара), с близких к номинализму позиций выступая против любых вариантов унификации языковых структур и строя свою концепцию Я. на основе идеалов вариативности и плюрализма: эксплицитная "концепция схемы Я." П. Строссона; теория "речевых актов" в "лингвистической феноменологии" Дж. Остина. Последняя дифференцирует акты речи на локутивные (акт рефлексивного говорения о себе), иллокутивные (констатирующие, вопросительные и оценочные высказывания, направленные вовне себя) и перлокутивные (побудительные высказывания, направленные на интеллектуальные и эмоциональные миры других персон), задающие в своем взаимодействии речевое поле. В своей строгой формально-логической трактовке концепция Остина была положена в основание иллокутивной логики Р. Серла. Таким образом, именно в рамках лингвистической философии как особого вектора развертки философской проблематики реализуют себя базовые интенции неклассической парадигмы трактовки Я. В рамках логического позитивизма Венского кружка разрабатываются концепции Я. как фундаментального способа онтологической организации: "быть - значит быть значением связанной переменной" (Куайн). В этом контексте онтологическая проблематика артикулируется как проблема "перевода": знание об объекте может быть объективировано в Я. соответсвующей теории Тп, а знание о ней - в Я. теории Тn+1, т.д. - однако "радикальный перевод", т.е. перевод на Я. реальности принципиально недостижим в связи с "непрозрачностью" основ и способов референции объектов этой реальности в структурах Я. В этом контексте остро встает проблема интерпретации, а также проблема соотношения означающего и выражающего планов Я. (противопоставление "референциального" и "эмотивного" словоупотребления у К.К. Огдена и И.А. Ричардса). Острая актуализация проблем языкового формализма, а также механизмов осуществления таких процедур, как референция и интерпретация, позволило философии Я. выступить в качестве методологической основы разработки концепции искусственных языков как семиотических систем, каждая из которых с точки зрения теории множеств предстает как семантический универсум и предполагает эксплицитно заданную сферу своей предметной аппликации. Однако, сама философия Я. далека от идеи возможности адекватного моделирования естественного бытия Я. в функционировании знакового формализма: Куайном формулируется идея "стимульного значения" как внеязыковых, привнесенных ситуативными "стимулами" детерминант принятия или не принятия высказывания. Транзитивной по отношению к неклассической и современной (постмодернистской) парадигмам интерпретации Я. является концепция, сформулированная в работах позднего Хайдеггера и основанная на принципиальном отказе от узко-специальной, сугубо семиотической его трактовки. По Хайдеггеру, человек как "пастух бытия" слушает его глубинный зов - призыв абсолютной семантической полноты, жаждущей обрести форму своего выражения. Именно в Я. коренится для человека возможность свершения своего высшего предназначения: Я есть способность человека "сказать бытие", артикулировать в языковых структурах его голос, ибо устами говорящего говорит само бытие, обретающее в Я. сферу своей презентации, - и в этом плане Я. есть "дом бытия". В свете этого "дар речи есть не какая-то одна из человеческих способностей рядом со многими другими. Дар речи отличает человека, только и делая его человеком. Этой чертой очерчено его существо... Сущность человека покоится в Я." (Хайдеггер). Трактовка Я. как проявления активности человеческой сущностной экзистенции и идея наполняемости языковых структур бытием в интеллектуально-волевом человеческом усилии инспирирует современную парадигму философии Я., конституируемую в контексте культуры постмодерна. Проблема Я. в контексте этой философской парадигмы задает принципиально новое видение языковой реальности. Восприняв от классической и неклассической традиций идеи произвольности языкового знака как единства означаемого и означающего (Соссюр), влитости Я. в культурный контекст (Гумбольдт), концепции лигвистической относительности (Э. Сепир и Б. Ли Уорф), плюральности значений естественного языка в концепции языковых игр (Витгенштейн), идеи произвольности выбора правил Я., соотносимых с правилами игры ("принцип терпимости" Карнапа), конституирования смысла языковых выражений в контексте векторного человеческого усилия (Хайдеггер), современная философия Я. генетически восходит к концепции Хомского, создавшего трансформационную (генеративную) модель Я. и дистанцировавшего лингвистическую компетенцию (способность носителя Я. структурировать в соответствии с аксиоматически заданными "правилами грамматики" как "универсальным грамматическим ядром" бесконечное множество высказываний), т.е. потенциальный Я., Я. как возможность- с одной стороны, и языковой перфоманс (англ. performance - исполнение), т.е. применение языковой компетенции в конкретной ситуации говорения, актуальный Я., Я. как действительность. Парадигма постмодерна радикально по-новому артикулирует саму проблему языковой реальности. Прежде всего, текст понимается предельно расширительно: с одной стороны - мир как текст ("словарь" и "энциклопедия" у Эко, "космическая библиотека" у В. Лейча, собственно "текст" у Дерриды). В рамках герменевтической традиции заложена трактовка Я. в связи с проблематикой понимания: по Гадамеру, открытое для понимания бытие и есть Я. Понимание, таким образом, задает как возможность понимающего мироистолкования, так и горизонт герменевтической онтологии. - Постижение смысла бытия оказывается тождественным его языковому конструированию: "система категорий - это система способов конструирования бытия" (Деррида). Фундаментальным для постмодерна является тезис о соотнесенности Я. с таким феноменом, как власть. Языки, которые "высказываются, развиваются, получают свои характерные черты в свете (под Сенью) Власти", Барт называет энкратическими, языки же, которые "вырабатываются, обретаются, вооружаются вне Власти и (или, против нее) - акратическими. И если энкрати-ческий Я. основан на дискретных "фигурах системности", то акратический Я. резко дистанцирован "от доксы (то есть парадоксален)". Однако, в любом случае, власть Я. - это власть смыслосозидающая и текстоконструирующая (ср. с оценкой Гумбольдтом языковых систем как средств "превращения мира в собственность духа"). Постмодернистская трактовка Я. как порождающего феномена апплицируется на сферу бессознательного, традиционно ускользавшего из-под юрисдикции вербального дискурса; в рамках структурного психоанализа фиксирована языковая форма "бытия бессознательного как речи другого" (Лакан): в бессознательном, по формулировке Лакана, "говорит желание", которое, будучи артикулированным вербально, теряет свою автохтонность, оказываясь не просто подчиненным, но фактически заданным внешними требованиями грамматического строя и правил речевых практик, - вектор "означающих" как объективных форм Я. фактически очерчивает индивидуальную судьбу (Лакан). Бессознательное, таким образом, предстает как Я., а желание - как текст. В когнитивно-рациональной сфере мы тем более сталкиваемся с языковой тотальностью: "мышление и познание предопределены языковым мироистолкованием", а "всякие рассуждения о Я. вновь и вновь оказываются Я." (Гадамер). Философия конституируется в этом контексте как особая "речевая деятельность" по формулировке претендующих на абсолютную истинность высказываний о мире в целом (Кожев). Задавая принципиально новое (предельно расширительное) видение языковой реальности, философия постмодерна формулирует и принципиально новые стратегии по отношению к тексту. Текст абсолютно свободен, ибо лишен "почтения к целостности (закону)" (Барт), в этой связи он лишен и жесткой структуры, будучи организован как ризома, а также центра, будучи полисемантичным: "функцией этого центра было бы... гарантировать, чтобы организующий принцип системы ограничивал то, что мы можем назвать свободной игрой структуры" (Деррида). В этом отношении классическая трактовка текста, оцененная Дер-ридой как "онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм", сменяется идеалом "невозможного текста" (Делез) с "бесовской текстурой" (Барт), понятого как "конструкция", коллаж цитат, организованный по такому принципу, как "ирония, ме-таречивая игра" (Эко). Особое значение приобретает в этой системе отсчета феномен контекста как результата взаимодействия текстовых подсистем (см. Контекст) Ж. Женнет вводит классификацию взаимодействия текстов, предполагающую вычленение таких уровней, как 1) интертекстуальность (представленность одного текста в другом в виде цитат, плагиата, иллюзий или намеков); 2) паратекстуальность (как отношение текста к своей части, например, эпиграфу или названию); 3) метатекстуальность (как отнесенность текста к контексту); 4) гипертекстуальность (взаимопародирование текстов); 5) архитекстуальность (как текстовая жанровая связь). Поскольку "лингвистическая норма" уже перестает быть предметом "безусловной веры в референциальный Я." (X. Брук-Роуз), поскольку даже пародия, основанная на этой вере, "стала невозможной", в силу чего единственной формой речевого самовыражения остается "пастиш" (ит. pasticcio - стилизованная опера-попурри) как "изнашивание стилистической маски" (Ф. Джеймисон). В этой системе отсчета невозможна иная стратегия по отношению к тексту, нежели как основанная на отказе от восприятия его в качестве исполненного изначального смысла, что снимает саму проблему так называемого правильного прочтения: смысл должен быть исполнен в языковом перфомансе (Хомский), сконструирован в процессе деконструкции (Деррида), построен "при построении собственной субъективности" (Фуко) или выстроен в процессе текстопорождения как "означивания" (Кристева), рожден творческим актом "состоявшегося шизофреника" (Делез и Гваттари) или генерирован в коммуникативном акте (Апель). Иначе говоря, смысл не имеет массы покоя: "текст значит ткань, однако, если до сих пор мы эту ткань неизменно считали завесой, за которой... скрывается смысл", то в рамках постмодерна этот смысл конституируется лишь процессуально - "путем нескончаемого плетения множества нитей" текстовой ткани (Барт). Ото выдвигает на передний план фигуру Читателя как источника смысла. - Смерть субъекта как фундаментальная для постмодерна идея в данном случае оборачивается такой своей стороной, как смерть Автора: "рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора" (Барт). Автор превращается в "скрипто-ра" - не более, - который отнюдь не есть "тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом" (Барт). Центральное место в языковых процессах занимает, таким образом, не письмо, а чтение (см. Мак-Люэн), как место понимания занимает интерпретация: "чтение произведения влечет за собой акт интерпретации со стороны читателя. Каждый читатель овладевает произведением... и налагает на него определенную схему смысла" (Дж.Х. Миллер). В позднем постмодерне столь же важным источником смысла, как и интерпретация, оказывается коммуникация. Так, Апель предлагает "трансцендентально-герменевтическую" трактовку Я., ибо "Я. является трансцендентной величиной.., условием возможности и значимости диалогического взаимопонимания". В этой системе отсчета ситуация диалога, предполагающего взаимопонимание и реализующегося посредством Я., становится фундаментальной для артикуляции полей философской проблематики: роль "языковых значений" выходит далеко за рамки обслуживания когнитивного и праксеологи-ческого субъект-объектного взаимодействия, - она оказывается конституирующе значимой и "для интерсубъективной коммуникации, которая не может быть сведена к языковой передаче информации.., а является одновременно процессом достижения согласия относительно смысла выражений и смысла бытия вещей, представленных в языковых выражениях" (Апель). Логицистская модель Я., по Апелю, "исходящая из идеи произвольного обозначения инструментальных представлений, не в состоянии объяснить интерсубъективно значимую языковую систему и интрасубъективные правила использования Я., отвлекаясь от коммуникативной практики и психических функций речевого субъекта" (ср. с идеей классического языкознания: "обобщение - вот единственно то, что порождает язык индивида" - Г. Пауль). Между тем, с точки зрения постмодерна, "говорение не относится к сфере Я, но к сфере Мы" (Гадамер), и условием возможности Я. выступает диалог, который "предшествует речи и порождает ее" (Делез и Гваттари), - "встреча является первоначальной и необходимой конъюнктурой значения языка: кто-нибудь, говорящий "Я", направляется к другому человеку" (Левинас). Именно анализ речевых коммуникативных практик конституирует, по Апелю, философию как преодолевающую "методический солипсизм" (апеллируя к ситуации диалогической коммуникации) и субстанциальный онтологизм (конституируясь как философия Я.). Кроме того, "трансцендентально-герменевтическая трактовка Я... позволяет снять принципиальное различие между классической онтологией и новоевропейской философией сознания, не отказываясь при этом от свойственной последней претензии на критику познания". Собственно, философия, по Апелю, "является рефлексией на "значение" или "смысл" языковых выражений ("анализом Я."), а философ выступает "как критик Я.". Речевая понимающая коммуникация мыслится Апелем в качестве языковых игр, что задает новый вектор квази-языковой аналитики (см. Языковые игры). Именно языковая игра является сферой подлинной реализации не только сущности Я., но и человеческой сущности. - Философия Я., таким образом, предельно расширяет в постмодерне ареал своего интепретационного потенциала, включая в него и концепцию человека, и концепцию сознания, и концепцию бытия. "Я. является истинным средоточием человеческого бытия, если рассматривать его исключительно в сфере, которую заполняет он один, - в сфере человеческого бытия-друг-с-другом, в сфере взаимопонимания, все крепнущего согласия, которое столь же необходимо для человеческой жизни, как воздух, которым мы дышим" (Гадамер). Именно поэтому "языкознание есть предистория человеческого духа" и именно "в Я. мы обычно так же дома, как и в мире" (Гадамер), ибо сама наша жизнь артикулирован как "разговорное бытие" (Левинас). И как греки "взволнованно и неустанно вслушивались в шелест листвы, в шум ветра, одним словом - в трепет природы, пытаясь различить разлитую в ней мысль", так и современник, вслушиваясь в "гул языка" (а "гул - это шум исправной работы"), вопрошает "трепещущий в нем смысл", ибо для "современного человека этот Я. и составляет Природу" (Барт). В целом, описанные векторы анализа языковой реальности, конституированные в культуре постмодерна, фактически означают "трансформацию prima philosophia в философию Я." (Апель).
М.А. Можейко |
| Философский словарь |
| знаковая система любой физической природы, выполняющая познавательную и коммуникативную (06-щечие) функции в процессе человеческой деятельности. Я. может быть как естественным, так и искусственным. Под естественным Я- понимается Я- повседневной жизни, служащий формой выражения мыслей и средством общения между людьми. Искусственный Я. создается людьми для к.-л. узких потребностей (Я- математической символики, Я. физических теорий, различные системы сигнализации и т. д.). Я. — явление социальное. Он возникает в ходе развития общественного производства и является его необходимой стороной — средством координации деятельности людей и каждого человека. По своей физиологической основе Я. выступает в функции второй сигнальной системы (Павлов). Являясь формой существования и выражения мышления, Я. в то же время играет существенную роль в формировании сознания. Языковой знак, будучи по своей физической природе условным по отношению к тому, что он обозначает, тем не менее обусловлен в конечном счете процессом познания реальной действительности. Я. является средством фиксирования и сохранения накопленных знаний и передачи их от поколения к поколению. Благодаря Я. возможно существование и развитие абстрактного мышления. Наличие Я. является необходимым инструментом обобщающей деятельности мышления. “Всякое слово (речь) уже обобщает” (Ленин). Однако Я. и мышление не тождественны. Раз возникнув, Я. является относительно самостоятельным, обладая специфическими законами, отличными от законов мышления. Поэтому не существует тождества между понятием и словом, суждением и предложением и т. д. К тому же Я. представляет собой определенную систему, “струк-туру”, со своей внутренней организацией, вне к-рой нельзя понять природу и значение языкового знака. В последние десятилетня в связи с возрастанием роли теоретических исследований повысился интерес к изучению закономерностей искусственных, формализованных языков, их логического синтаксиса и логической семантики. В связи с этим Я. становится объектом исследования не только лингвистики, но и логики и семиотики. Абсолютизируя роль и значение этих исследований, совр. неопозитивизм неправильно пытается свести всю проблематику философских исследований к логическому анализу Я. |
| Философский энциклопедический словарь |
| ЯЗЫК – наиболее объемлющее и наиболее дифференцированное средство выражения, которым владеет человек, и одновременно высшая форма проявления объективного духа. Язык развился из естественных звуков. Уже каждый крик – своего рода язык. Человек трудился над совершенствованием этого важного, хотя еще и весьма примитивного средства общения, стремясь придать крику некую форму. Крик при этом распадался на свои составные части; так появился ряд звуков, которые сначала являлись только особыми звуковыми оттенками крика. Звуки обособлялись от крика, опять срастались в звуковые образования и превращались, т. о., в основы слов, при этом пантомимический характер звуков играл решающую роль. Такой звуковой комплекс, как, напр., «хо», мог уже столь отчетливо отличаться от др. звуковых комплексов («ха», «хе» и т. д.), что возникала привычка связывать его с наличием или появлением какого-то определенного предмета. Поэтому, когда появлялся этот предмет, появлялся как бы сам по себе и в одной и той же форме этот звуковой комплекс. Данный процесс обратим: восприятие звукового комплекса влечет за собой возникновение представления о предмете. Звуковой комплекс превращается в магическое слово, обладающее способностью совершать колдовство с предметом (в мышлении первобытных народов представление и реальность еще весьма и весьма слабо различаются). Язык еще и сегодня рассматривается в некоторых случаях как обладающий магической силой («заговаривание», заклинания, молитвы и т. д.). Под каждым словом, которое я произношу, я что-то подразумеваю. Слово находится между сознанием и мыслимым предметом. Оно участвует в бытии обоих. Оно отделяет их друг от друга, давая мне тем самым возможность отличать возникающее благодаря слову представление от предмета. Без него представление не могло бы возникнуть ни у меня, ни у другого. Но слово также и связывает предмет и сознание. Без слова представление не могло бы становиться знаком того, что мыслится. В этой функции отделения и связывания и находится источник неограниченного влияния языка на мышление. Благодаря языку мышление само может становиться предметом исследования, оно может объективироваться и передаваться другим даже по наследству. Язык, даже объективный дух, воплощает в себе личный дух. Дух скрыт в слове (Гельдерлин). Но т. к. наше мышление может быть познано нами только в языковой оболочке и форме, то мир микрокосмоса постигается нами согласно способу бытия нашего языка: мир превращается нами в язык др. рода. Каждый предмет становится носителем некоторой сущности, которую мы можем познать. Поскольку воспринимаемый органом слуха звук, а также движение рук и мимика чтото для нас значат, постольку и весь мир имеет для нас значение. Язык в равной мере делает дух телесным и одухотворяет действительность. Слово – сосуд для нашего духа, из которого мы выплескиваем его на весь мир, осмысливая, т. о., последний. Благодаря слову предмет становится доступным духу и превращается в нечто такое, что дано нашему познанию. Слово – произносимая сущность предмета. Благодаря выражающему сущность предмета слову предмет привлекает к себе внимание и говорит нам, чтб он, собственно, есть. По мере того как предметы начинают участвовать в этом процессе общения, придающее смысл сознание, с помощью языка воздействуя на них, фактически приспосабливается к ним. Сознание движется по миру на повозке языка и возвращается обогащенным к себе самому; см. РЕФЛЕКСИЯ. В языке можно выделить три функции (К. Бюлер): выражения (обнаружения), воздействия (с помощью призыва, сообщения и т. д.), отнесенности к вещи (называние, ориентирование, изображение). Говорящий всегда что-то выражает, обращается ли он к себе (интроекция) или к тем, с кем он говорит. Эта отнесенность к другому (в качестве воздействия) является уже вторжением в сферу свободы, она есть «действие». Высказываются не просто предложения, а просьбы, жалобы, вопросы, сообщения, поучения, поощрения, угрозы, приказания. При этом речь большей частью идет о вещном, которое образует содержание (в узком смысле) высказываемого. Центром тяжести речи может быть как демонстрация (напр., какое-либо объяснение), так и воздействие или нечто вещественное; однако вместе с фиксированием какого-либо положения вещей должен также указываться путь для действия, должна открываться часть поля действия, а также твердо быть установлена цель этого действия. Во всех случаях сама демонстрация есть часть жизни. История всякого языка отражает социальную историю его народа. Корневые слова языка показывают, какие предметы были самыми важными для народа в период формирования языка. Словарный состав языка показывает, о чем думает народ, а синтаксис – как думает (см. СФЕРА МЫШЛЕНИЯ). Язык наиболее точно характеризует народ, ибо является объективным духом. Характерным, напр., является тот факт, что у бедуинов имеется множество слов для обозначения верблюда, в зависимости от условий, в которых он фигурирует в их жизни, а восточноафрик. охотники имеют множество слов для выражения различных оттенков коричневого цвета и только одно – для выражения каждого из всех остальных цветов. И если в слав, языках вспомогательный глагол «есть» играет значительно меньшую роль, чем, напр., в роман, и герман. языках, то это говорит лишь о том, что проблема существования, и в первую очередь проблема реальности, здесь совсем не стоит или стоит не с такой остротой, как в роман, и герман. языках. В языке запечатлевается, находит выражение та или иная сфера жизни; она возникает перед глазами слушателя, которого язык благодаря этой особенности отсылает к определенным ее моментам, к определенной области опыта, переживаний; причем эти переживания не слабеют у того, к кому обращена речь, а, наоборот, усиливаются (слово «море» означает для рыбака нечто иное, чем для курортника). Следовательно, каждое воспринимаемое слово должно интерпретироваться, чтобы иметь возможность быть понятым в этом же смысле, какой подразумевается говорящим. Но правильная интерпретация возможна только тогда, когда сфера мышления говорящего известна по крайней мере со стороны ее структуры. Понимание чужого языка связано с тем же самым, но только более сложным процессом интерпретации. |
| Философский энциклопедический словарь 2 |
система знаков, служащая средством человеч. общения, мышления и выражения. С помощью Я. осуществляется познание мира, в Я. объективируется самосознание личности. Я. является специфически социальным средством хранения и передачи информации, а также управления человеч. поведением.
Марксизм рассматривает Я. как обществ.-историч. явление, служащее средством выражения и объективации идеального, поскольку «идеи не существуют ото-рванно от языка» (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 4, 1935, с. 99). Формирование и развитие категориальной структуры Я. отражают формирование и развитие категориальной структуры человеч. мышления.
Как факт духовной культуры человечества Я. в своём функционировании и развитии обусловлен всей совокупностью процессов духовного и материального про-из-ва, обществ. отношений людей. Вместе с тем Я. характеризуется относит. самостоятельностью, выражающейся в наличии специфич. внутр. закономерностей его функционирования и развития.
С точки зрения материализма, Я. возник одновременно с возникновением общества в процессе совместной трудовой деятельности первобытных людей. «Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной необходимости общения с другими людьми» (Маркс К.и Энгельс Ф., Соч., т. 3, с. 29). Биологич. предпосылками человеч. Я. явились сложные двигат. и звуковые формы сигнализации, существовавшие у высших животных. В процессе перехода от животных предков к человеку, когда возник труд в собств. смысле, связанный с изготовлением орудий, начинает формироваться вторая, речевая сигнальная система; звуки из средства выражения эмоций постепенно становятся средством обозначения вещей, их свойств и отношений, начинают выполнять функции преднамеренного сообщения; складывается относительно устойчивая связь между представлением о предмете и кинестетич. ощущениями ре-чедвигат. аппарата со слуховым образом звука. От элементарных, нечленораздельных звуковых комплексов первобытные люди — по мере усложнения процесса материального производства, обществ. отношений и сознания — постепенно переходили ко всё более сложным обобщённым звуковым комплексам.
Возникновение членораздельной речи явилось мощным средством дальнейшего развития человека, общества и сознания. Благодаря Я. осуществляется специфически человеч. форма передачи социального опыта, культурных норм и традиций, через Я. реализуется преемственность различных поколений и историч. эпох.
История каждого отд. Я. неотделима от истории народа, владеющего им. Совр. языки складывались в связи с формированием совр. народов. Первоначальные родо-племенные Я. по мере слияния племён и образования народностей трансформировались в Я. народностей, в дальнейшем, с образованием наций, возникают единые нац. языки.
Я. участвует в осуществлении практически всех высших психич. функций, будучи наиболее тесно связан с мышлением. Связь эта нередко трактуется как параллелизм речевых и мыслит. процессов (соответственно устанавливается взаимоотношение единиц Я. и мышления — чаще всего слова и понятия, предложения и суждения), что связано с упрощенным толкованием языкового значения как непосредств. отражения объекта в зеркале Я. Значение же есть система констант речевой деятельности, обеспечивающих относит. постоянство отнесения её структуры к тому или иному классу; тем самым значение, поскольку оно полностью усвоено носителем Я., есть как бы потенциальный заместитель всех тех деятельностей, которые оно опосре-дует для человека. Я. участвует в процессе предметного восприятия, является основой памяти в её специфически человеч. (опосредствованной) форме, выступает как орудие идентификации эмоций и в этом плане опосредует эмоциональное поведение человека. Можно сказать, что наряду с обществ. характером труда Я. определяет специфику сознания и человеч. психики вообще.
Звуковой Я., как и пластика человеч. тела, является «естественной» системой знаков — в отличие от искусственных Я., специально создаваемых в науке (напр., логике и математике), искусстве и т.п. Специфич. особенностью человеч. Я. является наличие в нём высказываний о самом Я., обусловливающей способность Я. к самоописанию и описанию др. знаковых систем. Др. особенность Я.— его членораздельность, внутр. расчленённость высказываний на единицы разных уровней (словосочетания, слова, морфемы, фонемы — в структурной лингвистике принято вычленять на материале ин-доевроп. языков фонологич., морфологич., лексич. и синститутаксич. уровни). Это связано с аналитизмом Я. — дискретностью смысла его единиц и способностью их к комбинированию в речи по известным правилам.
Аналитизм Я. позволяет ему строить тексты — сложные знаки, обладающие развитой системой модальности, временной мерой (разделением прошлого, настоящего и будущего) и выражением лица. Все эти осо- бенности языковых вначений обусловливают универсальность Я. по сравнению с др. знаковыми системами, позволяют Я. описывать мир как целое, называть предметы мира, описывать поведение людей и давать личные имена людям и коллективам, определяя тем самым строение коллективов людей. Многообразные аспекты Я. составляют предмет изучения различных наук: лингвистики, логики, психологии (психолингвистика), антропологии (этнолингвистика), истории культуры, литературоведения, социологии (социолингвистика и лингвистич. социология), семиотики, теории массовой коммуникации. Перерабатывая данные конкретных наук, философия даёт им определ. истолкование в контексте решения таких общих проблем, как происхождение Я., взаимоотношение Я. и сознания, место Я. в процессе духовного освоения мира и т. д. |
| Воровской жаргон |
| следователь, оперативный работник |
| Рус. арго (Елистратов) |
ЯЗЫК, -а, ЯЗЫЧНИК, -а, м.
Студент факультета иностранных языков или языкового вуза.
Языки-переводчики.
Из студ. |
| Научнотехнический Энциклопедический Словарь |
| ЯЗЫК, мускулистый орган, вырост дна ротовой полости. На языке имеются вкусовые сосочки - группа клеток, различающих четыре основных вкуса: горький (ощущает задняя часть языка), сладкий и соленый (кончик и передняя часть языка) и кислый (в основном боковые стороны). Язык помогает передвигать пищу во рту при жевании и глотании. Животные также используют его для лакания и вылизывания. Людям язык необходим для речи. см. также ЧУВСТВА. |
| Словарь пословиц Даля |
См. НАРОД - ЯЗЫК
См. РЕЧЬ - ЯЗЫК |
| Энциклопедия афоризмов |
см.также ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ, ФИЛОЛОГИЯ
Язык - слишком важная вещь, чтобы доверять его языковедам.
•Ольгерд Терлецкий
Язык - это диалект, обладающий собственной армией и флотом.
•Макс Вайнрайх
Немецкий язык в сущности богат, но в немецкой разговорной речи мы пользуемся только десятой долей этого богатства; таким образом, фактически мы бедны словом.
Французский язык в сущности беден, но французы умеют использовать все, что в нем имеется, в интересах разговорной речи, и поэтому они на деле богаты словом.
•Генрих Гейне
Извращенцы! Языком насилуют грамматику.
•Станислав Ежи Лец
Сколько уж раз взламывали сокровищницу национального языка, чтобы его обогатить.
•Станислав Ежи Лец
Только мертвые языки обретают бессмертие.
•Антуан де Ривароль
Чем хуже владеешь языком, тем меньше можешь на нем соврать.
•Кристиан Фридрих Геббель
Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли.
•Талейран
Если язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли, то некоторым он совершенно не нужен.
•В. Абакумов
Язык используется либо для выражения мыслей, либо для сокрытия мыслей, либо вместо мыслей.
•Автор неизветен
Нет лучшего кляпа, чем официально разрешенный язык.
•Станислав Ежи Лец
Можно объясняться с теми, кто говорит на другом языке, но не с теми, кто в те же слова вкладывает совсем другой смысл.
•Жан Ростан
Труднее всего научиться общему языку.
•Лешек Кумор
На любом языке я умею говорить со всеми, но этим инструментом я стараюсь не пользоваться.
•Виктор Черномырдин |
|
|
|
 |
Если вы желаете блеснуть знаниями в беседе или привести аргумент в споре, то можете использовать ссылку:
будет выглядеть так: ЯЗЫК
будет выглядеть так: Что такое ЯЗЫК
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
|
|
